Но холоп, хоть и был побит, не отставал. Клялся слёзно, что никакой обиды хозяину не будет. Просил только дать ему небольшое бронзовое зеркальце, которое он видел у хозяйки.
В конце концов хозяин сдался. Отпустил холопа на торг с иконками и зеркальцем, недоумевая, впрочем, зачем оно понадобилось Худиону. Но Худион знал — зачем. Выбрав для начала на торгу место потише, Худион показал образок с чудными непонятными буквами нескольким зевакам, приговаривая, что икона эта не простая, заколдованная, и потому очень даже необходимая при всяком опасном деле, когда требуется помощь святого Георгия. А в доказательство предлагал посмотреть на иконку в зеркальце. В зеркальце-то надпись видится как должно. Долго искать покупателей не пришлось. Сами нашлись, налетели, обступили, расхватали все иконки до одной. Вскоре Худион пришел к хозяину за новой партией образков. Хорошо, что не разбил в гневе мастер каменную форму.
Образки с выворотной надписью пошли ходко. Раскупали их гораздо охотней, чем обыкновенные. Теперь уже мастер и новые формы готовил так же. Не мудрствуя лукаво, вырезал на камне буквы как есть — чего проще! А Худион всё торговал. И хозяина обогатил и сам на волю выкупился. Вот он какой, Худион, доверенный человек Садко.
Худион окинул цепкими темными глазками празднично убранную залу трапезной, поприветствовал собравшихся. И ему отвечали с почтением, справлялись о здоровье господина Садко, спрашивали, когда прибудет сам. Известное дело, без Садко Сытинича и пира не начнут.
В этот вечер в церкви Параскевы Пятницы, так же как и в княжеском дворце, обсуждался вопрос — идти ли походом на суздальцев. У Новгорода с Суздалем давно уже идет свара из-за заволочных земель. Заволочные — это земли за волоком. Там и лесные охотничьи угодья, и города — Волок Ламский, стоящий на пересечении торговых пугей, Торжок, названный так по расположенному там большому торгу. В этих спорных городах сейчас имеются целые улицы — одна заселена новгородцами, другая — суздальцами. И у тех и других свои гостиницы, в которых останавливаются торговые гости, свои торговые ряды, склады для товаров, конные дворы, где содержатся лошади, нужные для перетаскивания ладей и перевозки путников через волок. Даже церкви и те построили порознь.
Обширные заволочные земли тянутся далеко на северо-восток до Каменных гор. Там промышляют ловцы зверя — и новгородские, и суздальские. Владеет же этими землями народ югра. И вот новгородцы, не довольствуясь тем, что сами берут там пушнину, стали требовать от югры дани. Суздаль, конечно, этого не потерпел. Он и сам не прочь взять дань с югры. А уж хозяйничать там новгородцам ни за что не мог позволить. Недавно суздальцы пошли в поход на югру, разбили её и стали брать с югорских жителей меха. Теперь же Новгород готовился изгнать оттуда суздальцев. Об этом толковали, как мы с вами уже слышали, в княжеском дворце на Рюриковом городище. Конечно, князь стоит за поход. Там и он сам, и дружина его разживется добром. Да и напомнить Новгороду, что не даром он ест хлеб, князь не прочь, и силу дружины своей показать. Боярин Ратибор, который поднимал кубок за победу в предстоящем походе, тоже не зря старается. У него в заволочье имения, которые он надеется расширить. Среди торговых людей, собравшихся в церкви Параскевы Пятницы, тоже есть немало сторонников похода. И тот же гречник Викула. И Еремей. Это понятно. Если примучить югру, новгородские купцы станут покупать мех совсем задешево. Значит, и выгода прямая. Но есть и противники похода. Например, господин Садко. Почему? Что он, враг сам себе, что ли? Нет, господин Садко себе, конечно, не враг и выгоды своей тоже не забывает. Вспомните, хлеб-то он где покупает по дешевке? В Суздале! Зачем же ему надобно ссориться с суздальцами. А что касается югорских мехов… Мех Садко берёт ещё дешевле, чем у югры. Где? Это тайна. И знают её только самые доверенные люди Садко: Худион, который присутствует на пиру, главный счетчик, да еще старик толмач — бывший кормчий, некогда плававший на ладье Садко вместе с хозяином. Но они эту тайну хранят, язык держат за зубами.
Худион не зря явился, как мы видели, пораньше. Он уже успел прислушаться, о чем толкуют собравшиеся, приглядеться, кто с кем сговор ведет, да и сам успел перемолвиться словом с нужными людьми. Кому намекнуть, что господин Садко не оставит его в трудный час, который у каждого делового человека может наступить, кому пригрозить, кому… Впрочем, это его дело, Худиона, как с кем дела улаживать. Не нам его учить, не нам осуждать.
— Тихо! Тихо! Слово имеет сам господин Садко!
Если Викула и Еремей говорили о выгодах, которыз принесет поход, то по словам господина Садко выходило — от этого похода будет один только вред. Войско уйдет, и город останется без защиты — это раз. Суздальцы перережут пути, нарушится торговля — это два… То ли речь господина Садко убедила многих, то ли Худион успешно потрудился, но как ни возражали Викула с Еремеем и их сторонники, союз торговцев мягкой рухлядью принял решение поддержать тех, кто на предстоящем вече будет голосовать против похода.
Пир продолжался.
На серебряных блюдах громоздились бараньи бока, нежно белели молочные поросята, золотом отливали острые спинки стерляди. Дышали теплом пироги с говядиной и рыбой, с грибами, горохом, морковью. Сладко пахли варенные в меду овощи и заморские фрукты. Из храма в раскрытые двери глядела на уставленные яствами столы трапезной пресвятая дева с чудным именем Параскева Пятница. Глядели с икон на людское пиршество и другие святые угодники, отшельники, постники. Глядел глазами своего распятого сына и сам господь бог.
Может, вас это удивит: пир, застолье, деловые беседы в церковных стенах. Всё-таки храм, божий дом — неудобно. Не беспокойтесь! Бог не обидится на тех, кто решает в его доме свои земные дела. Ведь иные храмы и построены на доброхотные деяния деловых мужей. Так что у тех, кто справляет в нём застолье, дом вроде как бы общий с самим господом.
Хотелось бы рассказать поподробнее о боярине Ратиборе и ещё о некоторых владельцах золотых поясов, но нам пора на вече.
Время уже шло к полудню, когда посадник Добрыня в окружении писцов, глашатаев и меченош вышел из канцелярии и поднялся на помост перед скамьями. Писец с берестой и писалом устроился за стоявшим тут же на возвышении столом.
Скамьи вечников гудели. Сквозь общий гул прорезались бранные слова, которыми обменивались сторонники Ставра и Ратибора. При выходе посадника вечники немного притихли, но ненадолго. Вскоре по рядам снова прокатился рокот. Сначала глухой, потом погромче.
Голос у Добрыни зычный, а что говорит посадник, все равно не слышно. Да и чего его слушать — пришельца — новгородским мужикам, решающим здесь на вече свои дела. Наперед известно, что скажет посадник, присланный киевским князем. Это у новгородцев на уме — поход. А у киевского князя и его посланника другие заботы. Так и есть. Посадник начал свою речь о данях, которые новгородцы должны посылать Киеву.
Вопрос о данях — старая болячка. Со времён Олега платит Новгород, как и все другие города, дань Киеву. Еще при князе Владимире попытался было своевольный Новгород отделиться от Киева. Уговорили новгородские мужи сидевшего в их городе княжича Ярослава, сына Владимирова, чтобы тот отказался платить Киеву дань; Весть об этом привёз Добрыне юный Алёша Попович. Добрыня первый советовал тогда Владимиру идти войной на сына. Владимир стал готовиться к походу, но вскоре умер. Великим князем стал Ярослав. До сих пор, как только наступает срок платить дань, шумят «золотые пояса». Доказывают: дескать, Ярослав Мудрый, став Великим князем, пожаловал Новгороду грамоту, в которой освобождал новгородцев от дани. Только грамота эта затерялась. Но это пустые слова. Добрыня уверен: никогда никто не давал Новгороду такой грамоты. Добрыня и при Владимире считал, что Новгород, как и другие города, должен платить дань. И теперь так считает. И не потому, конечно, что хочет пополнить казну киевского князя Киев — столица, старший над всеми городами. Он должен объединять и держать под своей рукой иные города. Русь должна быть единой. И дань нужна Киеву, чтобы держать войско, оборонять земли от степняков. Правда, теперь у Киева только что и осталось название — стольный. А на самом деле давно уже потерял Киев свою силу и власть. Суздальский князь, пожалуй, посильней киевского. Да и Галич, и Чернигов не уступают Киеву. Ну, а про Новгород и говорить нечего. И все же пока стоит стольный Киев, пока сидит там на столе Великий князь, старший над князьями, никто не смеет нарушить закона и обычая.
Сегодня вечники расшумелись особенно зло и гневно. Все припомнили Добрыне:
