Они подошли к засохшему корявому дереву. Когда-то эта сосна с причудливо изогнутым стволом была такой высокой, что, казалось, подпирала небеса. Потом она за-, сохла и однажды зимой, не выдержав тяжести осевшего на нем снега, переломилась пополам. Теперь мертвое дерево напоминало человека с вытянутыми руками; нижний, самый толстый сук, показывал на северо-запад. — Нам туда, — сказал Белов.

— А что там?

— Там? Там нас ждут, — Саша без колебаний ступил на еле заметную тропку.

Саша и Сергей шли по тропинке, петлявшей между деревьями. По мере того, как они углублялись в лес, становилось все темнее и темнее; могучая хвоя закрывала свет. Трава, устилавшая землю в подлеске, внезапно закончилась. Теперь они ступали по ковру из мягкой высохшей хвои. Было тихо, даже звука собственных шагов не было слышно.

— Долго нам еще? — спросил Степанцов.

Он почему-то перешел на шепот; наверное, из-за непроницаемой тишины, царившей вокруг.

— Не очень, — так же тихо ответил Белов, — километра полтора. Там, в распадке, есть деревенька Медвежка. На сто верст в округе больше нет никакого человеческого жилья. Во всей Медвежке — шесть домов. Из них жилой — только один. Летом в нем живет охотник Аким.

— Летом? Почему летом?

Белов вспомнил, как он сам в свое время был удивлен этим фактом. Поэтому объяснил подробно.

— Аким — охотник-промысловик. Промышляет пушного зверя. Летом у зверя Мех жидкий и короткий, а зимой шуба отрастает — то, что надо. Поэтому охотничий сезон длится с октября по март. Осенью Аким уходит в тайгу и ходит между зимовками, собирает соболей, горностаев и куниц, попавших в капканы. Весной он продает выделанные шкурки, а летом — готовится к новому сезону Делает на зимовках запасы продовольствия и дров. Понятно?

Степанцов кивнул.

— Так мы идем к нему?

— Да. Если застанем. Вообще-то, он нам не очень нужен. Мы охотимся на другого зверя.

Белов внезапно обернулся и показал на левую сторону груди Степанцова.

— Этот зверь сидит здесь. Он делает тебя слабым. И ты должен его убить.

Тропа иногда терялась в траве, но они находили ее снова и снова — едва заметную вытоптанную ленточку, убегавшую к распадку. Рельеф изменился; теперь они шли под горку. Казалось, ноги сами несут их к заветной цели. Еще через полчаса сплошные ряды деревьев закончились, и взглядам их предстала маленькая деревенька на берегу быстрой таежной речки.

Степанцов обратил внимание, что дома расположены как-то странно: по кругу, а не вдоль дороги, как обычно в России. В центре этого круга находился старый колодец. Белов, заметив его удивление, объяснил:

— Видишь ли, зимой, когда метет, опасно выходить на улицу. В этих местах бывают такие бураны, что вытянутую руку не видно. Можно запросто выйти и никогда больше не вернуться. Поэтому дома стоят кругом, и все двери ведут к центру этого круга. Так безопаснее.

Сергей не увидел ни одного, столба с натянутыми проводами. Значит, здесь же нет электричества?

— Само собой! — усмехнулся Белов. — Откуда ему здесь взяться? В тайге другая энергия. Очень скоро ты ее почувствуешь.

Они спустились по откосу к деревне. Бело направился к одному из домов. Еще издалека он заметил, что дверь заложена деревянным засовом.

— Значит, Акима нет. Ну что же? Будем устраиваться на ночь.

Солнце уже садилось за обрез темневших вдали сосен. Саша взглянул на часы: стрелки показывали четверть девятого.

Он открыл дверь дома и вошел в просторные сени. В углу стояли широкие самодельные лыжи, подбитые мехом. На стене висело выдолбленное из целого куска дерева корыто. Дверь, ведущая в жилую часть избы, была обшита медвежьей шкурой. Здесь все было приспособлено для одной-единственной цели — выжить, уцелеть в этом загадочном царстве дикой природы.

Центральное место в жилой части избы занимала огромная печь, гораздо больше, чем принято ее делать

в средней полосе России. В топке можно было сидеть и не касаться головой свода.

— Эта печь по совместительству служит парилкой, — пояснил Белов. — Я, правда, ни разу не пробовал, но Аким рассказывал, как это делается.

Затем они прошли в большую комнату Посреди нее стоял стол из толстых неструганных досок, рядом с обеих сторон лавки. На стене грубо сколоченная полка с посудой. Белов снял с плеча рюкзак и стал выкладывать на стол консервы. Отдельно он положил упаковку спичек и мешочек с солью — подарки для лесного жителя.

Быстро стемнело. Свет с трудом проникал сквозь узкие закопченные стекла единственного оконца. Белов взял керосиновую лампу, снял стеклянный колпак и зажег фитиль. Комната озарилась желтоватым помигивающим светом. Саша прикрутил фитиль, чтобы не коптил.

Степанцов распаковал свой рюкзак. Он тащил его от самой поляны, но даже не поинтересовался, что там лежит. На поверку оказалось все то же самое, что и у Белова — консервы, хлеб, сменное белье и теплые носки.

Белов расстегнул боковой карман рюкзака и вытащил охотничий нож — длинный, с широким лезвием. Несколькими ловкими взмахами он вскрыл две банки тушенки и нарезал хлеб толстыми ломтями.

— Давай поужинаем и ляжем спать, — предложил он. — Завтра рано вставать.

Степанцов несколько раз пытался осторожно расспросить Белова, что же он задумал, но Саша упорно отмалчивался, не желая ни о чем рассказывать.

После ужина Белов лег на хозяйскую кровать и тут же заснул, а Сергей устроился на лежанке, покрытой старыми истертыми шкурами. От них пахло чем-то кислым. Степанцов некоторое время глядел в почерневший от времени и копоти потолок, а потом словно провалился в темную пропасть…

На следующее — утро он проснулся оттого, что по избе кто-то ходил, скрипя половицами, и напевал какой-то шаманский мотивчик без слов: громко, не опасаясь разбудить спящих. Со своего места на лежанке Сергей не мог разглядеть, кто именно нарушает тишину. Он приподнял голову и увидел Белова,

все еще лежавшего в постели. Значит, кроме них в доме был кто-то третий. — Скорее всего, хозяин. Сергей сел и свесил ноги с лежанки. Белов вскочил с кровати.

— Аким! — воскликнул он радостно. — Вернулся, бродяга!

Он бросился к Акиму и стиснул его в объятиях. Сергей пригляделся к охотнику: низкого роста, седоволосый, с круглым загорелым лицом аборигена тайги. Трудно было определить его возраст. Ему могло быть и сорок, и восемьдесят лет.

Аким снял с плеча вещмешок и поставил его на стол. В вещмешке что-то звякнуло.

— В поселок ходил, — гордо сообщил Аким и стал доставать водку: бутылку за бутылкой.

Последняя оказалась наполовину пустой, но по виду охотника нельзя было сказать, что он заметно пьян.

— Ну, зачем же ты так? С утра пораньше? — укоризненно сказал ему Белов.

— Мне можно. Я в отпуске, — ответил Аким и снова принялся что-то напевать.

Белов рассмеялся: Аким ни разу в жизни не бывал в отпуске, потому что все его существование с малых лет — сплошная охота. И свободного времени у него тоже никогда не было: после одной охоты он тут же начинал готовиться к следующей. Сказать по правде, раньше Белов завидовал его образу жизни: Аким зависел только от природы и самого себя, а не от городских и федеральных властей, конъюнктуры рынка, цен на бензин или алюминий, зарплаты, настроения начальства и прочая, и прочая.

Но цивилизация в виде алкоголя и здесь настигла его. И почему человеку обязательно надо себя чем-нибудь разрушать: никотином, водкой, наркотиками, да чем угодно, лишь бы не быть здоровым? Размышления Белова прервал недовольный голос Акима:

— Охоты нет — ружья ты не взял. Водки тоже не привез. Зачем прилетел? К Алатырь-камню ходить?