сходила с них, как обожженная кожа. Земля заросла сорняками; среди них валялись разбитые бутылки, пакеты от чипсов, обертки от конфет и жевательной резинки. Вадим взял вправо, огибая невысокий покосившийся заборчик, настолько ветхий, что Степанцов опасался глубоко дышать, чтобы не повалить его.

— Ого! Далеко же ты забрался! — сказал Сергей.

Мальчишка втянул голову в плечи и идти. Наконец впереди показался деревянный домишко. Он выглядел, как декорация из фильмов про войну: почерневшие трухлявые бревна, провалившаяся крыша, скособоченная печная труба… Во второй ступеньке крыльца зияла огромная дыра.

— Вот здесь, — сказал Вадим. Он присмотрелся: в одном из окошек тускло горела лампочка. — Мамка дома. Уже пришла.

Степанкову только сейчас пришло в голову, что нехорошо идти в гости с пустыми руками, однако 'Возвращаться было поздно. Последний круглосуточный магазин, который он встретил на своем пути, располагался рядом с Домом Сорского. Шалопай прошел через распахнутую калитку (присмотревшись, Сергей увидел, что она не распахнута, а просто стоит, прислоненная к забору, поскольку петли давно сгнили) и махнул Степанцову: айда! Сергей догнал его и спросил громким шепотом:

— Постой! Как зовут? Мать-то?

— Светлана…

— Ага… А по отчеству?

— Александровна.

— Хорошо. Понял.

Степанцов отстранил Вадима и первым подошел к дому. Подниматься на крыльцо он побоялся, поэтому постучал в то окно, где горел огонек.

— Светлана Александровна!

Он увидел чистые вышитые занавески. Его поразило, что окна были тщательно вымыты. И вообще, по женской части все было сделано на совесть, заботливо и старательно. А вот по мужской…

Занавески распахнулись, и в окне показалось женское лицо. Степанцов замер. Это было совсем не то, что он ожидал увидеть. Никаких похмельных мешков под красными глазами. Да и не глаза вовсе, а глазищи: огромные, на пол-лица, зеленоватые, как нефрит! И темно-русая коса — густая, в руку толщиной, свешивалась на грудь. Женщина смотрела на него с тревогой и удивлением.

— Светлана Александровна, можно мне с вами поговорить?

Степанцову стало неудобно. Он представил, что должна чувствовать эта женщина. Рано утром, в семь часов, к ней является незнакомец с очень красноречивой внешностью: коротко стриженый, нос перебит, брови — в рассечениях. В общем, бандитского вида подозрительный субъект.

Но женщина лишь кивнула: кротко и, одновременно, со сдержанным достоинством, и знаком показала, что сейчас выйдет. Через несколько мгновений она показалась на пороге, и Степанцов остолбенел. На ней был простенький застиранный сарафанчик, сшитый по моде шестидесятых годов; но он так ладно облегал стройную, с приятной полнотой, фигуру, что дыхание перехватывало. Женщина стояла и молчала, нервно кусая губы. Вадим расковырял носком кроссовки ямку в мягкой земле, потом вздохнул:

— Ну ладно, вы тут разговаривайте, я пойду.

Он взбежал на крыльцо. От Степанцова не укрылось инстинктивное движение Светланы; едва мальчик исчез в дверном проеме, она закрыла его собой, будто хотела защитить от грозящей опасности.

— Я… это… — заготовленные слова куда-то подевались; непонятно почему, но Сергей чувствовал себя глупо, словно это его поймали за чем-то нехорошим. — Светлана Александровна! — собрался он. — Я тренер в спортивной школе. Собственно говоря, я еще не начал заниматься с ребятами. Сегодня как раз первый день. Я боксер…

Женщина слушала его молча, не проронив ни слова.

— Короче говоря… — он еще больше запутался: при чем здесь дурацкое «короче»? — У вашего сына — хорошие задатки. Я бы хотел, чтобы он у меня занимался. Думаю, это пойдет ему на пользу…

Степанцов перехватил ее обеспокоенный взгляд и заторопился.

— Вы на меня не смотрите, что нос сломан и все такое… Это— не обязательно. С ним все будет в порядке, обещаю. Да и вообще, лучше, по-моему, спортом заниматься, чем по улицам без дела бегать.

Он смешался, как мальчишка, и сам не мог объяснить, что с ним происходит. На ринге и то ему было бы легче. Струйки пота побежали между лопатками.

Сергею почему-то показалось, что от ее ответа будет зависеть вся его дальнейшая жизнь.

Светлана смахнула с лица выбившуюся прядь.

— Хорошо, почему нет? — тихо сказала она.

Из-за ее спины, как маленький бесенок, возник Вадим.

— А у меня формы нет! — заявил он.

— Найдем форму, — ответил Степанцов, не сводя глаз со Светланы. — Это не проблема. У нас хорошие спонсоры. Алюминиевый завод. Все найдем…

Светлана кивнула.

— Ладно, — еще тише сказала она и повернулась вполоборота к двери. Она будто спрашивала: «Это все? Больше ничего?».

Степанцова переполнило хорошее, теплое, похожее на радость, чувство.

— Вадим! — повысил он голос. — Я тебя жду в двенадцать. Ты понял?

— Угу! — раздалось из дома. Сергей смущенно развел руками.

— Ну, вот и все. Извините за беспокойство. До свидания!

— До свидания, — сказала Светлана. Степанцов направился к калитке, ощущая спиной ее взгляд. Вдруг он остановился и, нахмурившись, обернулся.

— Да, кстати… Можно мне Вадима на пару слов? С глазу на глаз?

— Конечно, — Светлана скрылась в доме; на крыльце показался мальчик.

— Иди-ка сюда, — уже строго сказал Степанцов. Парень нехотя подошел. Сергей протянул ему руку:

— Сигареты и зажигалку. Давай сюда.

— Ишь, чего захотел… — начал было пацан, но Степанцов крепко схватил его за локоть.

— Я сказал: отдай мне сигареты и зажигалку, — произнес Сергей таким тоном, что мальчишка не осмелился перечить. Опасливо покосившись, он выложил полупустую пачку «Примы» и дешевенькую пластмассовую зажигалку. — Еще раз увижу — получишь по лбу! В двенадцать чтобы был. Все. Пока.

Степанцов раздавил пачку в кулаке и пошел прочь. Он больше не оглядывался, но чувствовал, как из-за занавески за ним следят большие зеленые глаза. Смотрят на него — быть может, с затаенной надеждой. И как их можно обмануть?

Наступил день, на который было назначено общее собрание работников комбината. Последний разговор с Лайзой заставил Белова взволноваться. Ему казалось, что американка, не вникая в суть российских реалий, витает где-то в облаках и никак не желает спуститься на грешную российскую землю.

Оттого и встреча с неприглядной действительностью станет для нее болезненной — чем-то вроде падения.

Несколько раз он порывался сказать ей об этом, но Лайза выглядела такой веселой и уверенной в себе, что Белов осекался и замолкал. В столовой висело объявление, написанное на ватмане аршинными красными буквами. Оно гласило, что такого-то числа, в обеденный перерыв состоится общее собрание всех работников, но Белов не особенно надеялся на то, что приглашение сработает.

«Наверняка большинству все пофигу, мужикам важнее забить козла, — думал он. — Представляю, как будет расстроена Лайза, увидев на площади жалкую кучку — вместо четырех тысяч рабочих».

Без четверти двенадцать на площади перед заводоуправлением одновременно, но с разных сторон, появились Витек и Степанцов. Боксер нервничал и торопился.

— У меня — тренировка, — объяснил он причину своего волнения. — Я оставил с ребятами Федора и теперь волнуюсь.

— А чего волнуешься? — не понял Белов.