атакуем белых во фланг. Понимаете? Стоять здесь — и ни шагу назад!

Видя внушительную фигуру Бахтурова, слыша его решительный голос, ближние бойцы останавливались, ложились и спешно окапывались.

Бахтуров слез с лошади и передал ее ординарцу.

— Кавалерия с фланга! — не своим голосом крикнул красноармеец в лаптях.

Над гребнем лощины поднялись клинки, потом показались лохматые шапки. Задрожала земля. Послышался быстрый конский топот. Из лощины хлынули всадники.

— Казаки! Ох, посекут! — сказал чей-то голос.

— По атакующему… Огонь! — крикнул Бахтуров.

Казаки — это был резервный полк генерала Топоркова — стремительно приближались, и Бахтуров видел быстро мелькавшие конские ноги.

Прямо на него, кружа шашкой, скакал офицер на буром белоногом жеребце. Бахтуров рванул револьвер, и выстрелил, почти не целясь. Жеребец взвился на дыбы. В ту же минуту по голове Бахтурова чем-то крепко ударили, и он, взмахнув руками, упал лицом вперед. Уже теряя сознание, он успел заметить, как лежавший рядом с ним красноармеец в лаптях вскочил и, размахнувшись, всадил штык в живот подбегавшего к нему офицера.

Потом где-то позади часто, вперебой ударили пушки.

Тимошенко видел, как казаки, проскочив сквозь боевой порядок пехоты, повернули и, прикрываясь лощиной, поскакали обратно к хутору, откуда навстречу им выходила шагом большая колонна конницы.

Эту колонну и решил атаковать Тимошенко.

Он уже разослал ординарцев с приказом в бригады, когда вдали, почти на линии горизонта, появилась шевелящаяся черная масса. Тимошенко посмотрел в бинокль. Было хорошо видно, как всадники рысью выстраивали развернутый фронт. Задние, пластаясь в галопе, быстро расходились по флангам. Прикинув на глаз, Тимошенко определил, что во второй колонне, так же как и в первой, было не меньше дивизии.

«Вот это да! — подумал он. — Тут две дивизии…» Он оглянулся и встретил взгляд смотревшего на него командира резервной бригады, приземистого человека с широким вздернутым носом.

— Смотри, Василий Иванович, — сказал Тимошенко, — то никого не было, — то сразу две дивизии.

— Порубим, товарищ начдив, — уверенно проговорил комбриг Книга, подкрутив вверх тонкие усики. — Разрешите мне ударить по первой колонне?

— Коня! — сказал Тимошенко, не ответив на предложение Книги.

Ординарец бегом подвел лошадь начдиву.

Тимошенко сел в седло и уже хотел было спускаться к выстроившимся в низине бригадам, но тут выражение крайнего недоумения разлилось по его покрасневшему под ветром лицу.

Шедшая на сближение с ним первая колонна белых повертывалась налево кругом, выстраивая фронт в обратную сторону, в то время как дальняя колонна, развернувшись лавой, стремительно неслась ей навстречу.

— Гляди, Василий Иванович! Так это же наши! Четвертая дивизия… Й как это я сразу не догадался? — сказал Тимошенко.

Он увидел, как обе массы всадников, как две большие бурые волны, с размаху ударились одна о другую, и, расколовшись на части, закружились на месте.

Неожиданно для себя попав в окружение, белые кинулись прорываться в сторону станции Аксайской.

Тимошенко ожесточенно рубился в первых рядах.

— Ай, Дундич! Ну и молодец! — приговаривал он, врубаясь в самую гущу и видя, как Дундич, искусно управляя конем, сеял страшные удары вокруг. Видел он также, как под Книгой убили лошадь и как два белых казака бросились к нему, чтобы добить командира, и уже подумал: «Эх, пропал, пропал Василий Иванович!..» — но тут Прохор Логинов, молодой кубанский казак, поднял Книгу к себе на седло и умчал его из-под самого носа противника.

Отчаянно отбиваясь, белые группами прорывались из окружения. Пехота, не имевшая возможности быстро отступить, поголовно сдавалась. Не пожелавший сдаться офицерский полк был изрублен до последнего человека.

Смеркалось. Белые, преследуемые по пятам, отступали на Гнилоаксайскую…

Путь на Ростов был свободен.

Тут же, на месте боя, Реввоенсовет Конной армии отдал приказ спешно идти на Ростов.

В темноте послышался сдавленный крик, шум борьбы… Потом все смолкло. По булыжнику мостовой рассыпалась мелкая дробь конских подков. Слышно было, что скакало несколько всадников. Передний, мелькнув быстрой тенью, подъехал к закрытым ставнями окнам. Сквозь щели лился электрический свет. Всадник вплотную придвинулся к дому, привстал на стременах и заглянул в окно.

— О, чтоб вам повылазило!.. — прошептал он со злобой.

Оторвавшись от окна, он повернулся и подозвал одного из стоявших поодаль всадников.

— Скачи до начдива, — тихо сказал он, — передай — охранение сняли. Офицеры по квартирам пируют… В этом доме, — он кивнул на освещенные окна, — по всей видимости, белогвардейский штаб. Я оставлю тут маяк — двух человек. Понял? Гони!

Всадник погнал лошадь вверх по Садовой, откуда с частым стуком копыт во всю ширину улицы, обсаженной двойным рядом деревьев, надвигалась неясная в сумерках колонна конницы.

Пройдя без выстрела Нахичевань, полки 4-й дивизии в восьмом часу вечера входили в Ростов. Полки шли в напряженном и грозном молчании. Лишь слышалась иногда команда вполголоса или фырканье лошади. Мерно-переливчатое щелканье подков катилось по улице. Из-за освещенных окон доносились звуки музыки. В центре города гудели колокола.

— Видал? — шепнул Митька Лопатин Меркулову. — С колокольным звоном встречают. — Он усмехнулся.

— Праздник сегодня, рождество, — тихо ответил Меркулов.

На слабо освещенном тротуаре в глубине улицы появились две шатающиеся фигуры. Офицеры или юнкера — в темноте не разберешь, — обнявшись, пели пьяными голосами переделанную на русский лад «Санта Лючию».

хриплым басом подхватывал второй.

— Ишь ты, понапивались, — сказал гневно Митька Лопатин. Он отвернул от колонны и подъехал к пьяным, которые, остановившись у фонаря, покачиваясь и размахивая руками, втолковывали что-то друг другу.

Теперь Митька ясно различил серебряные полоски жандармских погон.

— Чего орете? — спросил он, нагибаясь с седла.

— Ты… Ты что, хам? Ошалел?! — покачнувшись, вскрикнул жандармский ротмистр. — Почему чести не отдаешь? Скотина! Болван!

— Поди, поди сюда, белая сволочь! Сейчас я тебе честь отдам! — зловеще сказал Митька Лопатин, выхватывая шашку из ножен…

— Самые собаки эти жандармы, — сказал он спустя некоторое время, пристраиваясь к Меркулову и