— Товарищи, слышите, нашего Кузьмича за генерала признали!

Ехавший рядом с лекпомом пожилой трубач, толкнув локтем товарища, что-то шепнул ему и кивнул головой на улыбавшихся бойцов. Лекпом сурово посмотрел на них, с солидным достоинством расправляя горстью усы.

Буденный крикнул приветствие.

— Урра-а!.. — подхватили бойцы.

Крик покатился по рядам и, подхваченный сотнями голосов, все усиливаясь, пошел взад и вперед гулять по колонне.

По широкой улице большого села с высокими шапками снега на крышах ехал всадник в буденовке. Рослая кобыла игреневой масти, покачиваясь на тонких ногах, шла бодрым шагом. Под копытами мягко похрустывал притоптанный снег.

У перекрестка всадник остановился и оглянулся по сторонам. Из боковой улицы выехали сани, запряженные парой вороных лошадей.

— Эй, орел! — окликнул всадник важно развалившегося в кошеве ездового, молодого белобрысого парня с невозмутимым лицом. — Это Велико-Михайловка?

— Ну? — ездовой с выжидающим видом посмотрел на него.

— Как мне до штаба проехать?

— Езжай прямо. Доедешь до площади — возле церкви белый дом.

Всадник поблагодарил и тронул лошадь рысью.

Проехав в конец улицы, он свернул на площадь. На завалинке большого белого дома с приткнутым у палисадника кумачовым значком сидели красноармейцы.

— Здорово, орлы! — весело поздоровался всадник, останавливаясь у завалинки. — Здесь, что ли, штаб Первой Конной? — Он нагнулся в седле и, ласково оглаживая нетерпеливо переступавшую лошадь, быстрыми черными глазами смотрел на сидевших.

— А ты откуда, милок? — спросил боец в косматой папахе.

— С одиннадцатой дивизии.

— Зараз в штабе совещание. Никого пускать не приказано. Слазь, милок. Отдохни.

— Вот еще!.. Есть мне время отдыхать… — насмешливо сказал всадник. — Некогда мне! Давайте принимайте пакет.

Всадник легко перенес ногу через широкий круп лошади и спешился, звякнув шашкой о стремя. Тогда только бойцы разглядели, что перед ними девушка. Была она повыше среднего роста, тонка и стройна.

— Ну? Долго я буду ждать? — нетерпеливо спросила она, поиграв надетой на руку плетью. — Кто у вас старший?

— Я за него! — сказал сидевший с краю Митька Лопатин.

Он поднялся с завалинки и, развалисто ступая, подошел к девушке. Недоверчиво улыбаясь, он пристально вглядывался в задорное лицо девушки со свежеобожженной припухшей щекой,

— Это кто ж тебя так разукрасил-то? — спросил он, усмехаясь.

— Так это ты старший? — не отвечая на вопрос, с большим сомнением спросила она,

— А что?

— А чего скалишься?

— А что мне, плакать? — резонно заметил Митька Лопатин, берясь за бока и выставляя ногу вперед.

— Я приехала не шутки шутить!

— Братва! А ведь и верно, баба! — вскрикнул Митька с таким радостным удивлением в голосе, словно в первый раз видел женщину.

У девушки дрогнули брови.

— Бабами сваи забивают, — сердито сказала она.

— Но? А кто ж ты есть?

— Я? Боец!

— Боец? Гм… Как же ваше фамилие, извиняюсь, товарищ боец? — спросил Митька.

— Ворона, — сдерживая улыбку, сказала девушка.

— Ворона?.. — Митька прищурился и, положив руку на тонкий стан девушки, живо спросил — Взводный с девятнадцатого полка родственник вам?

— Как же! На одном заборе онучи сушили… А ну, пусти!

— Не пущу.

— Пусти! Ну? Кому говорю! — девушка высвободила руку и подняла плеть.

— Тише! Чего шумите, ребята? — раздался со стороны суровый начальственный голос.

— Вот он, старший, — сказал Митька Лопатин. Девушка оглянулась. С крыльца, звякая шпорами, спускался пожилой человек саженного роста.

— Так бы и говорил, шляпа! — сердито сказала она.

— От шляпы слышу.

— Кто тут шумит? — спросил Ступак, подходя. Митька презрительно повел плечами:

— А вот какая-то ворона с пакетом приехала.

— Я и то слыхал, что вы уж познакомились, — усмехнулся Ступак. Он подошел к девушке и сверху вниз взглянул на нее. — Маринка?! Откуда ты взялась?! — спросил он обрадованно.

— Ой, товарищ взводный! — Маринка всплеснула руками, обнажая ровные белые зубы. — А я вас с усами и не узнала. То-то вы изменились!

— Ты где сейчас служишь? — спросил Ступак.

— В одиннадцатой дивизии.

— А к нам зачем приехала?

— Пакет привезла.

— Срочный?

— Ну, что вы! Стала бы я тогда с этим стрюком [20] растабаривать, — кивнула она на Митьку, который при этом слове весь насторожился и подвинулся к ней. — Сведения из санитарной части привезла. — Маринка пошарила за пазухой и, подавая взводному пакет, сказала: — Нате вот, передайте дежурному.

— А как ты от Жлобы в одиннадцатую попала? — спросил Ступак, пряча пакет в карман полушубка.

— Из госпиталя. Теперь всех кавалеристов из госпиталей в одиннадцатую направляют. У нас народу не хватает… Слушайте, взводный, переходите к нам! У нас ребята хорошие.

— А разве у нас плохие? Не-ет… Да и дивизия ваша молодая.

— Молодая! А разве под Касторной мы себя не показали? Ого! Станцию захватили, Улагая разбили! Сам начдив Матузенко сказал, что теперь мы буденновцы… Верно, переходите! Состав у нас хороший. Много наших, донбассовских…

Митька сделал быстрое движение к девушке и в упор взглянул на нее.

Маринка смерила его уничтожающим взглядом и, сердито шевельнув бровью, спросила:

— Ну, чего вытаращился?

— Так ты, значит, копченка [21]? — Митька, не моргая, смотрел на нее.

— С Макеевки.

— Ну?.. А я с Никитовки… Так мы с тобой земляки?

— Всю жизнь мечтала заиметь земляка, — сказала Маринка.

— Постой, постой! — заговорил Митька, вдруг помрачнев. — Как, ты говорила, твое фамилие? Ворона? Брешешь, товарищ боец! — произнес он с ударением. — Я ваших, макеевских, вот как знаю! Нет