значительно уменьшились. Какая разница, если они уменьшатся еще немного? Что, если заплатить Иоахиму сто гульденов или даже двести? Возможно, увидев деньги, Иоахим удовлетворится столь малым. Конечно, человек в его положении не откажется от ста гульденов.
Вероятно, разумный человек, которого когда-то знал Мигель, исчез, но вдруг деньги смогут воскресить его? Вдруг он как женщина из старой сказки, которой была нужна лишь волшебная туфелька или волшебное кольцо, чтобы к ней вернулась былая красота? Может быть, если дать Иоахиму возможность помыться, хороший обед, мягкую постель и надежду на будущее, он проснется?
— Если бы вы обратились ко мне как порядочный человек, — наконец сказал Мигель, — и скромно попросили денег, я бы помог вам. Но после ваших выходок у меня нет такого желания. Уходите. Если я увижу вас здесь опять, я вас побью до бесчувствия.
— Знаете, почему от меня так ужасно воняет? — спросил Иоахим громким и визгливым голосом. Не дожидаясь ответа, он полез в карман и достал кусок чего-то серого и скользкого.
Через несколько мгновений Мигель понял, что ему не почудилось: оно шевелится.
— Это кусок гнилой курятины. Я положил его в карман, чтобы оскорбить вас и ваших женщин. — Он засмеялся и бросил мясо на землю.
Мигель отпрянул.
— Вы не поверите, как быстро бедняк узнает, где можно купить червивое мясо и кислое молоко. Пустой желудок надо чем-то наполнить, хотя моей привередливой женушке не по душе тухлые продукты. Подойдите. — Иоахим шагнул вперед и протянул правую руку, скользкую от мяса. — Пожмем руки в знак нашей дружбы.
— Уходите. — Мигель не хотел показывать отвращения, но он ни за что не дотронется до его руки.
— Я уйду, когда захочу. Если вы не пожмете мою руку как человек чести, это меня оскорбит. А если меня оскорбить, я сделаю нечто, что нанесет вам непоправимый вред.
Мигель до боли стиснул зубы. У него не было сил гадать, когда этот сумасшедший Иоахим решит поведать о своих несчастьях перед маамадом. Но если дать глупцу деньги, это тоже не поможет. Он их пропьет и потребует еще. Мигелю следует не давать ему ничего и надеяться на лучшее.
— Уходите, — тихо сказал Мигель, — пока я не перестал сдерживать свой гнев.
Мигель отвернулся, не желая слышать ответа, но последние слова Иоахима звучали у него в ушах по дороге домой:
— А я только начал сдерживать свой гнев.
Войдя, Мигель хлопнул дверью так, что задрожал весь дом, а с ним и Ханна. Она сидела в гостиной и пила горячее вино. Аннетье пыталась привести ее в чувство — требовала, чтобы она успокоилась, хотя Ханна не проявляла никаких признаков беспокойства. Также Аннетье утверждала, что не хочет хлопать ее по щекам, но будет вынуждена.
Ханна знала, что он придет к ней. Придет и успокоит ее, попытается утешить и попросит молчать, как просила об этом вдова. Именно этого они от нее хотели, и вот уж что-что, а хранить молчание она, кажется, могла.
Через несколько секунд он вошел в комнату. Он грустно улыбнулся, стараясь казаться непринужденным. Его черный костюм был в беспорядке, будто после потасовки, а шляпа сидела криво. Кроме всего прочего его глаза покраснели, как будто он плакал, во что Ханна не могла поверить. Он знала, что иногда, когда он был очень рассержен, у него краснели глаза, словно в молоко просочилась кровь.
Мигель сурово посмотрел на Аннетье, молча велев ей выйти. Ханна с трудом сдерживала улыбку. Наконец кто-то отважился быть жестким со служанкой.
Но когда Аннетье встала, Мигель пошел вслед за ней. Ханна слышала, как в передней Мигель шептал ей что-то быстро по-голландски. Она не могла разобрать слов, но поняла, что он давал ей инструкции, что- то объяснял и просил, чтобы девушка повторила сказанное.
Мигель вернулся, сел в кресло напротив Ханны и пригнулся к ней поближе. Теперь он казался более опрятным. Вероятно, он привел в порядок одежду в передней или поправил шляпу перед зеркалом. Исчезнувшая жизнерадостная красота была восстановлена.
— Надеюсь, с вами все в порядке, сеньора.
— Да, со мной все в порядке, — тихо сказала она.
Она испугалась собственного голоса. Она очень долго думала о том, что скажет и что ответит, и теперь удивилась тому, что вообще говорит вслух.
— Этот человек сказал вам что-нибудь?
Она покачала головой:
— Ничего существенного.
Это была правда. Говорил он тихо, по-португальски, с сильным акцентом. Но его слова были столь бессмысленны, что их было трудно понять. Он говорил о своих страданиях, о которых мог бы поведать любой нищий, и слушать его было тяжело из-за ужасного запаха, исходившего от его тела.
Мигель откинулся назад, пытаясь изобразить непринужденность:
— Вы хотели что-нибудь у меня спросить?
Конечно, подумала она. 'Можно мне взять еще немного кофейных зерен?' Ее запас иссяк сегодня утром, и она планировала попастись в тайном мешке Мигеля до его возвращения, но служанка не оставляла ее одну, а потом эта встреча с нищим на улице. Она не ела кофе целый день, и так страстно его жаждала, что у нее разболелась голова.
— Я не понимаю, — сказала она после паузы.
— Вы не хотите узнать, кто он?
— Я полагала, сеньор, — сказала она осторожно, — он нищий. А больше знать мне не нужно. — У нее и без того было достаточно секретов.
— Да, это так, — сказал он ей. — Он действительно нищий.
В воздухе повисла какая-то недоговоренность.
— Но вы с ним знакомы?
— Ничего серьезного, — поспешно сказал Мигель.
Какое-то время она сидела молча, чтобы показать ему: она совершенно спокойна.
— Не хочу ничего выведывать. Я знаю, как мой муж не любит, когда я пытаюсь что-либо выведать, но хотелось бы понимать, не опасен ли для меня этот нищий. — И потом прибавила, не выдержав его молчания: — Стоит нам рассказать об этом моему мужу?
— Нет, — сказал Мигель. Он встал и начал ходить по комнате. — Вы не должны говорить об этом ни мужу, ни кому-либо другому. Не стоит придавать этому инциденту слишком большого значения. Он этого не стоит.
— Я не понимаю вас, сеньор, — сказала она, изучая плитки на полу.
— Этот нищий просто сумасшедший. — Мигель всплеснул руками. — В Амстердаме бесчисленное множество таких несчастных. Вы никогда его больше не увидите, поэтому нет нужды тревожить вашего мужа.
— Молюсь, чтобы вы были правы. — Ее голос прозвучал так жалобно и тихо, что она сама себя возненавидела.
И в этот момент вошла Аннетье с большим плоским блюдом, на котором стояли две чашки какой-то темной жидкости. Они дымились, как две большие трубы. Служанка поставила поднос и, прежде чем удалиться, с негодованием посмотрела на Мигеля.
Мигель засмеялся, когда она ушла:
— Она думает, что я собираюсь вас отравить. Что бы сказала вдова?
— Здесь две чашки, сеньор. Вы слишком умны, чтобы отравить и себя тоже.
Мигель наклонил голову:
— Это новый чай, аромат которого вы почувствовали тогда вечером. Он приготовлен из лекарственного плода, который растет на Востоке. — Он снова сел. — Этот чай обостряет ум.
Ханне не очень-то хотелось, чтобы ее ум обострялся. Ей казалось, она и так все понимает достаточно хорошо. Если только напиток не наделял знанием и мудростью, ей от него было мало пользы.
