– Что, очень тяжелое состояние?

– В данный момент – тяжелое, но не только в этом дело. Врачи говорили, что он, когда придет в себя, долго еще не сможет как следует говорить по-человечески. У него вроде бы поврежден центр речи или что-то такое...

– Понятно, понятно. А вы позаботились об охране пострадавшего в больнице?

– Н-нет. Я не предполагал... – Со стороны Базарова снова последовало нервное приглаживание волос.

– А что вы предполагали? Что если на человека покушались один раз, то повторные покушения исключаются?

Маленькие желтовато-серые глазки Базарова сощурились так, словно он сейчас разрыдается.

– Ладно, ладно, коллега. В данном случае ничего страшного не произошло: охрана уже предоставлена. А вот на будущее – имейте в виду: таких пострадавших нельзя выпускать из-под надзора!

Неискушенному следователю Михаилу Базарову показалось странным то, что Турецкий не столько интересуется происшествием, сколько озабочен нынешним состоянием потерпевшего Грибова. И не столько состоянием его здоровья, сколько его охраной. Однако со стороны Турецкого все было логично. Покушавшиеся и с ним могли поступить, как и с Лейкиным, добить его прямо в больнице. Зато теперь остерегаться повторного нападения на Грибова не стоило: Слава Грязнов и его ребята свое дело знают.

Пожалуй, новое покушение было бы желательно: помогло бы изловить с поличным тех, кто так куролесит!

Следователь Ромов, расследующий дело об убийстве адвоката Игоря Лейкина, не дремал. Словно пылесос новейшей конструкции, он с утра до ночи проутюживал весь персонал Института нейрохирургии имени Бурденко, в котором скончался Лейкин. При этом выяснились наводящие на размышление вещи.

Прежде всего Миша уделил внимание возможностям проникнуть в отделение. Возможности эти оказались крайне ограниченны, точнее выражаясь, для посторонних их не было совсем. Единственный вход на территорию охранялся человеком, сидящим в полосатой будке, и охранник клялся и божился, что в тот вечер никто мимо него не проникал. А после полуночи он вообще запер ворота, и, если только убийца не птица, попытка перебраться через украшенный колючей проволокой забор была бы для него сопряжена с грандиозными трудностями.

Далее, что касается корпуса, где лежал Лейкин, то туда никто не мог бы пробраться, не повстречавшись с вахтером. Дежуривший в роковую ночь вахтер, пожилой, но крепкий майор-отставник, был вооружен и страдал бессонницей. Он руку давал на отсечение, что не засек ни одного постороннего. А то посторонний не ушел бы как пить дать!

Таким образом, круг подозреваемых сужался до медиков, по долгу службы находившихся в ту ночь в корпусе. Классическое убийство из детектива Агаты Кристи: в замкнутом помещении, с ограниченным числом действующих лиц. Конечно, можно было бы подозревать больных. Но, бегло прогулявшись по отделениям сверху донизу, листая истории болезней и вглядываясь в лица пациентов, то перекошенные самым причудливым образом, то с отсутствующим выражением, то лишенные даже проблеска мысли, следователь Ромов вздохнул и решил для себя, что подозревать этих людей, не все из которых были вполне похожи на людей, начнет в последнюю очередь. Если поиски убийцы среди медицинского персонала не дадут желаемых результатов.

Подозреваемой номер один среди медперсонала стала, само собой, Алла Коледова, любительница подремать на дежурстве. Но Алла, прижимая к груди учебник общей хирургии, который навел на нее тот роковой сон, давно успела отрыдаться и излагала события четко, последовательно и осмысленно. Да, она уснула. Было, наверное, около половины первого – двух часов, а может, позже, но, во всяком случае, не раньше. Проснувшись, она обнаружила, что больной не дышит... то есть что аппарат ИВЛ перестал за него дышать. В панике Алла бросилась реанимировать больного Лейкина, но все ее усилия оказались тщетны. Тогда она вызвала дежурного врача. В маленькой версии Аллы Коледовой не наблюдалось видимых изъянов. Кроме того, трудно было бы вообразить, что человек, совершивший убийство, станет навлекать на себя такие подозрения, а не постарается с помощью медицинских познаний обставить дело как-то понезаметнее с точки зрения окружающих. Ромов сделал в своем блокноте заметочку, что Алла Коледова, студентка Московской медицинской академии, по всей видимости, действительно заснула на дежурстве, вот и все.

Максим Иванович Плотников, дежурный врач, подтвердил показания Аллы Коледовой. К больному он был вызван в пятнадцать минут четвертого, время смерти в истории болезни поставил: 03.05. Установив, что аппарат ИВЛ выключен из розетки, немедленно связался с милицией и с профессором Сорокиным, который, насколько известно Плотникову, уделял этому пациенту особое внимание. Причем как раз примерно за минуту до вызова Плотников подумал, что ночка выдалась спокойная, никого не пришлось реанимировать, никто не распсиховался, никто не врезал дуба, вот бы еще до утра так дожить. Получается, сам себе накаркал... «Ну, ясное дело, в нейрохирургии как на фронте, вечные неожиданности: то разрыв снаряда, то окопная болезнь!» – разоткровенничался Максим Иванович. В возрасте на вид эдак от тридцати до сорока, хамоватый, с впалыми щеками, поросшими синевато-черной щетиной, и с мешковатыми веками, доктор Плотников не внушил Ромову доверия, но и подцепить его пока было не за что.

Еще один врач, Анатолий Сергеевич Любченко, по сравнению со своим коллегой производил более благоприятное впечатление. Подтянут, выбрит, в безукоризненно белом халате. Ассистент, занят написанием диссертации, а врачебную ставку берет для того, чтобы не терять практических навыков. Всю ночь провел на своем этаже, за исключением единственного случая, когда его вызвали к больной после удаления опухоли спинного мозга, у которой возникли неожиданные интенсивные боли: пришлось ей однократно выписать промедол. Больная лежала на том же этаже, что и покойный Лейкин. По пути никого не встретил, но видел, как будто бы чья-то тень мелькнула в конце коридора. Возможно, то был кто-то из больных, а может быть, и посторонний, он ничего сказать не может.

Медсестры, дежурившие в ту ночь, давали одинаковые показания: никого не видели, ничего не знают. Короче, английское преступление оставалось английским преступлением.

На шоссе возле поселка Володарского Ленинского района Московской области несли вахту дежурные офицеры из ГИБДД Максименко и Абдулов. Ночное время располагало к отдыху, смыкало глаза. Однако стражи порядка бдительно боролись со сном. Им было отлично известно, что ночь – далеко не такое идиллическое и спокойное время суток, как ее представляют. Нарушители правил встречаются как днем, так и ночью. И лейтенанты Максименко и Абдулов не хотели пропустить своего нарушителя. И мечтали о том, чтобы нарушитель оказался мягкотелый и боязливый. Чтобы не захотел получить прокол в правах, а взамен проявленного к нему великодушия щедро расплатился бы с милыми сотрудниками ГИБДД. Что поделать, думали они, каждый зарабатывает, как может. Это их хлеб. А также и масло, и красная икра...

Они его дождались! Они увидели, как по шоссе с недозволенной скоростью мчится мотоциклист. Этот факт никак нельзя было оставить без внимания. «Во гонит, как на собственные похороны», – вслух заметил Максименко, давая знак мотоциклисту остановиться. Однако он, презрев милицейские знаки, устремился вперед с возрастающей скоростью. Ну уж это наглость! Ну уж такое нельзя спускать! Максименко и Абдулов на своих служебных мотоциклах ринулись вдогонку.

Ночная тьма не позволяла детально разглядеть нарушителя. Видно только было, что он массивный, большого роста, одет в камуфляжную форму. Звуки погони заставили его на секунду обернуться, после чего он прибавил скорость, пригнувшись к рулю. Он мчался, словно одержимый... Чем? Неужели страхом? Кажется, дело становилось серьезнее, чем казалось поначалу.

«Наркоша, – подумал Абдулов. – Обдолбаются, а потом гоняют как ненормальные, правила нарушают».

«Не иначе как спер чего-нибудь», – подумал Максименко.

Теперь они уже не помышляли о том, как бы поиметь с нарушителя определенную скромную мзду. Их