Они уснули вдвоем, кое-как уместившись на узком диване. На заре его разбудил шум мотора за окном. Желтые лучи озаряли комнату. Он поднял голову и с минуту прислушивался; шум нарастал, затем резко утих. Он снова закрыл глаза и уткнулся лицом в женские локоны. Услыхал шаги на крыльце. И тихий стук в дверь.

Он отворил дверь и учуял сигаретный дым. Над заводом, стоящим по другую сторону улицы, уже поднялся краешек солнца, вдали низкие холмы были подернуть туманом. На крыльце сидел спиной к двери человек в поношенной кожаной куртке, держал в руке ярко-красный мотоциклетный шлем. Он стряхнул пепел на росистую траву газона (вернее, неухоженного клочка земли между крыльцом и улицей) и повернул голову.

– Здорово, Эверетт. Не разбудил?

– Билли, – сказал Хаос. В его памяти хранились имя и фамилия этого человека:

Билли Фолт.

Фолт ухмыльнулся, встал на ноги, протянул руку. Хаос окинул его пристальным взглядом. Слишком близко посажены глаза, слишком узок лоб, улыбка от уха до уха. Чтобы водить дружбу с обладателем такой физиономии, нужны веские причины. Во всяком случае, сама физиономия к дружбе не располагала. Хаос заподозрил, что в прошлом таковые причины имелись. Увидеть вновь подобное лицо – все равно что во второй раз найти на пляже приметную гальку.

– Вообще-то я знал, что ты спишь. Иначе как бы тебя разыскал, а? Только по снам.

– По снам? – Хаосу было неприятно это слышать.

– Ага. Уже вторую ночь ловлю, ну и вычислил тебя…

– Как это – вычислил?

– Да просто на сны настроился. Ну как на радиостанцию, точь-в-точь. Я по этой части спец, экстрасенс. Правда, всю ночь промаялся.

– Ты откуда приехал?

– Все оттуда же. Из Сан-Франциско.

– Что значит – оттуда же?

– Эверетт, мы все там живем. Все, кроме тебя. А ты тут, в этой штучке-с-ручкой… пардон, в Вакавилле.

'Все, кроме тебя». О ком это он?

О Гвен?

– ..Эту вшивую дыру не перевариваю, – продолжал Фолт. – Все эти тачки старые, ни дать ни взять – старый пригородный кошмар, эпизод из «Сумеречной зоны». Ниини-ниини, ниини-ниини… – Его пальцы поизвивались перед лицом Хаоса. – Давно тут кукуешь?

– Нет, – ответил Хаос. – А это далеко отсюда? Я про Сан-Франциско.

– С часок, ежели на колесах, – сказал Фолт. – Совершенно, надо сказать, другой мир. Да ты и сам увидишь. Ты ведь собираешься к нам, а?

– Не знаю.

– Тебя Кэйл зовет. – Он умолк и вгляделся в лицо Хаоса. – Ты ведь помнишь Кэйла, а, Эверетт?

Кэйл Хочкисс. И это имя – в голове.

– Да, – сказал Хаос.

– Вот и славно, – ухмыльнулся Кэйл. – Вам с Кэйлом и впрямь надо бы встретиться, утрясти кое-что. Слышь, а не хочешь со мной проветриться? Тут один парень живет, надо бы навестить.

– Идет, – сказал Хаос.

В этот миг на крыльцо вышла Иди в ночной рубашке. И заморгала от яркого утреннего света.

– Иди, – нервно сказал Хаос, – это Билли. Мой старый друг… из Сан-Франциско.

– Здравствуйте. – Иди встревоженно посмотрела на Фолта.

– Наше вам, – отозвался Фолт.

– Я ненадолго отлучусь, – сказал Хаос. – Если хочешь, приеду ночевать. Я вернусь.

Теперь она смотрела на Хаоса, в ее глазах читался вопрос. Но сказала она только:

– Ладно. До встречи.

– Хорошо, хорошо, – произнес Хаос. Фолт раскурил новую сигарету и теперь ждал, глядя на ступеньки крыльца.

– Не забудь, я сегодня переезжаю, – сказала Иди.

– Я вернусь до полудня. – Хаос подошел вслед за Фолтом к мотоциклу и уселся на заднюю половину седла.

– Всякий раз, как здесь бываю, заглядываю к этому корешу, – говорил Фолт, когда мотоцикл с ревом нес их по автостраде, которая огибала город, – и всякий раз думаю, что больше, наверное, его не увижу. А он все живет и живет себе. Между прочим, в шестидесятых его на стул пытались посадить.

– На стул?

– Раньше он был знаменитостью. Участвовал в каком-то покушении. Впрочем, сам не убивал. Говорили, будто его подружка пыталась шлепнуть президента. В общем, классический козел отпущения, твердит людям то, чего они слышать не хотят. Опережать свое время – дело, как ни крути, невыгодное.

– Раньше? – переспросил Хаос, ибо ни на что другое в эту минуту не был способен. Из уголков его глаз ветер выжимал слезинки и разгонял по вискам.

– Ну да, раньше, – ответил Фолт. – До того, как все переменилось.

Мотоцикл оставлял позади редкие автомобили; на противоположной окраине города он свернул на улицу, пообочь которой теснились брошенные закусочные. Фолт притормозил у рекламного щита, призывавшего: «Заблудитесь в величайшем лабиринте под открытым небом». Мотоцикл остановился, двигатель умолк, Фолт пнул щит.

– Вот он где прячется.

– В лабиринте?

– Ага. Единственный чувак, которому не надо все время переезжать.

– Меня тут с одним познакомили, так он в лифте живет, – сказал Хаос. Фолт поднял брови.

– Вакавилль двумя диковинами прославился: дурдомом и лабиринтом. Счастливчик жил и там, и там.

– Никогда раньше не слышал, что в этих краях есть лабиринт.

– Это модель знаменитого японского лабиринта, в Японии это самый крупный аттракцион. Чтобы там поплутать, туристы со всего мира так и валят». Но в переводе это дело не звучит. Я в том смысле, что и этот лабиринт надо было в Японии строить, где все чистенько и аккуратненько. А в Америке все и так заблудшие. Еще до Развала заплутали.

Америка. Хаос вспомнил и это название. Слово обозначает все и вся: Вайоминг, Калифорнию, Юту и многое, многое другое. Есть оно и в названии Малая Америка, правда, на втором месте. Конечно, раз есть Малая Америка, то существует и большая, просто ее ни к чему упоминать, она же такая огромная…

– Когда случился Развал, Счастливчик и еще несколько парней драпанули из психушки и спрятались в