откровенно-лживым. Паоло сел на своего любимого конька. – Я увидел тебя в ночь на Рождество и влюбился мгновенно… Эллис, поехали ко мне?

Она вздохнула. Ее обдавало то жаром, то холодом. Фу ты черт, зачем он все испортил этим предложением, ведь она почти поверила! Снова иллюзии. Он неисправим.

– Да, Паоло, а утром ты выкинешь меня и поставишь еще одну галочку в длинном списке своих любовниц. Слушай, а может, я окажусь под юбилейным номером? Может, мне будет полагаться бонус: каждому тысячному клиенту – приз от фирмы-производителя! Ты хороший производитель, Паоло, у тебя должно быть много детей по всему свету! – Она поднялась, чтобы уйти, но он дернул ее за руку и резко усадил обратно.

– Эллис, прости меня. – Он смотрел на нее очень серьезно. – Но к тебе я действительно испытываю слабость. Ты сама знаешь, что стоишь особняком в этом списке.

Она и сама на это надеялась.

– Да я вообще не в нем.

– Тем более что у нас одиннадцать лет разницы.

– Хорошо, что я была маленькой в самые счастливые твои годы!

– Эллис, не обижайся, это правда: когда я вижу тебя, мне никакие другие женщины не нужны.

Она посмотрела на него исподлобья:

– Да уж, это ты заучил наизусть…

– Что именно?

– Текст, по которому соблазняешь таких, как я.

– Почему ты так обо мне думаешь? – Паоло, кажется, слегка разозлился. – Я никогда не вру женщинам. И нет у меня никакого текста. Просто говорю, что приходит на ум.

– В таких случаях на ум приходит примерно одно и то же, причем не одному тебе и не одно тысячелетие, – язвительно заявила она. – Паоло, я правда пойду. Ты зря теряешь время.

– Хорошо. Только не пропадай. – Он неожиданно придвинулся и чмокнул ее в губы. И откинувшись к спинке дивана, прикрыл глаза от удовольствия, как будто смакуя послевкусие этого поцелуя. – Эллис, ты очень красивая. Это правда.

Она не слышала слов, которые он пробормотал себе под нос, провожая ее:

– Ну ладно, недотрога. Мы завоюем тебя другим способом!.. – А потом уже громче выкрикнул: – Ты хоть на свадьбу-то ко мне придешь?!

Почтенная публика начала оглядываться на них.

В ответ лишь громыхнула входная дверь.

И вот она снова в пустой гулкой квартире. Одна. Это ее первая ночевка без Беатрис и Цезаря. Ей даже страшно стало в темноте: а вдруг здесь кто-то есть? Она быстро пробежала по всему дому и включила свет. Потом телевизоры. И поняла, что от этого только хуже.

Эллис погрузилась в мягкий диван перед телевизором, запаслась хлопьями с молоком и предалась «бессмысленному прожиганию жизни», как всегда называла подобные занятия Беатрис. А что бы она делала на ее месте? Ну, во-первых, поправила себя Эллис со смешком, Беатрис на моем месте никогда не окажется. А во-вторых, она не сидела бы дома, а отправилась в один из любимых клубов. А там уж – как Бог даст, он Беатрис никогда не обижал… Нет, показываться сейчас на людях – выше ее сил.

Эллис медленно водила взглядом по стеллажам, по книжным полкам, пытаясь зацепиться хоть за какое-нибудь желание: почитать, полистать журналы, проверить свою электронную почту, наконец! Нет, ничего не хочется. Вот так люди сходят с ума.

Вдруг в ней отчетливо толкнулась какая-то неясная, но очень ощутимая мысль, что-то она хотела сделать еще лежа в клинике! И это «что-то» было единственным, из-за чего стоило возвращаться домой. Фотоальбомы! Ей срочно надо проверить, нет ли среди старых флорентийских фотографий карточки Паоло. А может быть, он встречается на их семейных снимках, там же часто фотографировались и друзья, и дальние родственники, все вперемешку, чуть ли не целой улицей. К тому же с четырнадцати лет она сама никуда без фотоаппарата не выезжала, и очень может быть, что где-нибудь проскочит ее ненаглядный. Вот это да! А ведь альбомов – почти с десяток. Можно растянуть просмотр на неделю. Хоть какое-то занятие. Можно бабушке позвонить, поинтересоваться… Да только вот как поинтересоваться, чтобы не вызвать лишних вопросов? К бабушке надо ехать. Дорого. Для этого нужно найти работу… Господи, зачем она об этом вспомнила?! Сердце только-только начало оттаивать, но теперь тоска снова сдавила его черным обручем, и настроение испортилось.

Эллис нехотя вынула первый попавшийся альбом. Если уж решила посмотреть… Она привыкла доводить все до конца. Из обложки высыпалась целая гора фотографий. Старые, пожелтевшие, черно-белые. Эллис вздохнула.

Наверное, ничего в этой жизни не бывает зря: альбом был папин. По отцу Эллис особенно сильно скучала в последние дни. Вот папа еще маленький мальчик, вот его школьные фотографии… Она тихо всхлипнула. Почему так получается: живет хороший человек, никому не мешает, имеет много друзей, приносит, в общем-то, пользу человечеству, он знает, как нужно жить, он уважаем, он любим, и вдруг… он – всего лишь тело в деревянном ящике. Она повела плечами. Нет, папа всегда останется живым для нее. Как будто они расстались, он уехал далеко, но он где-то есть и помнит о ней.

Смогла ли Беатрис заменить ей отца? Наверное, смогла. Даже больше: она заменила ей сразу обоих родителей, потому что Эллис никогда не знала, что такое материнская любовь. Мама вечно пребывала в бегах за чем-то неизвестным, но, видимо, гораздо более прекрасным, чем семья. Сама Эллис очень любила мать, но сильно робела, когда та, выбрав редкий момент, вознамеривалась с ней поговорить. Правда сейчас мама стала совсем другой. Это все Гарио…

Эллис вздохнула. Папа… а ведь его родителей она почти не запомнила. В Швеции ей, судя по всему, полагается кое-какая недвижимость: они с отцом были единственными наследниками. Хорошо, что бабушка и дедушка не дожили до того страшного дня. Она никогда больше не будет летать самолетом!.. Так Эллис сказала себе еще тогда, когда с замиранием сердца читала списки погибших в рейсе, с которого она пришла встречать отца. И, дойдя до фамилии Ларсен, даже не удивилась, просто почувствовала, будто ее ударили по голове…

Конечно, они пережили это горе. И быстрее всех – мама, выскочив замуж за Гарио уже через год. Эллис обиделась на нее тогда и перестала заходить совсем, забрала папины вещи из дома и зажила с Беатрис. Это было как раз два года назад. С тех пор она не летала на самолетах и даже во Флоренцию не наведывалась… Нет, папины фото она посмотрит как-нибудь потом, когда соберется с духом. А пока – во Флоренцию. И Эллис достала самый массивный альбом темно-зеленого цвета, который, помнится, оформляла еще бабушка Франческа. Поглаживая мягкий бархат обложки, Эллис улыбалась. Она любила Флоренцию и все, что с ней связывало. Несмотря на сильную привязанность к отцу, именно у маминых родителей ей нравилось больше всего. Она провела здесь лучшие месяцы жизни, которые смело можно было сложить в годы. Эллис вспомнила Франческу, как та стояла, деловито подбоченившись и кивая подбородком на нее, еще маленькую девчушку с косичками, промывая косточки своей младшей дочке:

– Эта свистушка умудрилась родить Эллис, и на том спасибо! Дальше уж мы сами справимся, а она пускай гуляет.

И действительно, Франческа была ей куда ближе мамы, именно бабушке Эллис начала поверять свои сердечные тайны. Кроме самой главной.

Про Паоло она не рассказывала никому: ни подружкам, ни отцу, ни бабушке. Не потому, что боялась насмешек, скорее наоборот: носила в себе это чувство, будто сокровище, которым привыкла любоваться одна и не желала показать окружающим хоть кусочек.

А Паоло, казалось, ничего не замечал, он по-прежнему водил девушек в бабушкин ресторан, когда приезжал в отпуск. Когда Эллис только заканчивала школу, он уже три года как закончил Римский университет и работал хирургом, будучи уже солидным двадцатишестилетним мужчиной. А в остальном остался таким же: рассказывал веселые истории, когда собирались родители и соседи, все смеялись, и было все как-то по-особенному, по-домашнему. Только у одной Эллис будто ком в горле стоял: ей невыносимо было слушать о его любовных похождениях.

Так было до одного памятного вечера, когда шумная толпа туристов смела подчистую все продукты в