— Ничего не могу вам ответить, мэм Перес. Это очень щекотливый материал. Не засекреченный, но не для огласки.

— Я понимаю, что говорю слегка по-детски, но, по-моему, это не честно. Я ведь только что сообщила вам все, что вы потребовали.

Майор кивнула.

— Вы правы, это нечестно. Не сошлюсь на присловье, что жизнь нечестна изначально, так как всегда считала его глупым и бесполезным. Ваши трудности объясняются не тем, что нечестна жизнь, а тем, что нечестна я. — Она широко улыбнулась. — Всегда полезно проводить четкую границу между вооруженными силами и вселенной. И сказать я вам могу только то, что и так очевидно: переговоры очень важны, ситуация щекотливая, а этот мудак оказался в самом центре, и его охраняет дипломатическая неприкосновенность.

Рей сказал:

— Благодарю вас, Анна, за вашу помощь.

Она ушла, забыв недопитую чашку. Ну, авось, Рей на нее наступит!

В следующий раз она увидела Никласа у двери своей комнаты в сиянии солнечного света. Одежда на нем была точно такая же как прежде: сшита из коричневатой ткани по нелепому фасону. В солнечном свете его волосы выглядели гораздо более седыми.

— Как вы меня отыскали?

— Остановил какого-то человека и спросил. — Он ухмыльнулся. — Я не знал вашего имени, но оказалось достаточно сказать: «Женщина, которая без умолку говорит об этих тварях в бухте». Не хотите ли погулять?

— А переговоры?

— Я попросил у генерала выходной. Ведь есть и другие переводчики, а я попросту устал сидеть. Он знает, во что я превращаюсь без физических упражнений.

Она подумала и кивнула.

— В сопровождении близнецов. — Он чуть посторонился, и она увидела морского пехотинца — все того же мальчика — и инопланетянина. Но прежнего или нет, она не могла решить.

— Дайте мне минуту.

Он прислонился к косяку открытой двери. Тело его напряглось с маниакальной судорожностью. Она было подумала, что он принял какой-то наркотик, но его глаза смотрели ясно и нормально фокусировались. Поразил необычный цвет радужек — темно-зеленый, как у нефрита из Нового Света. Такой цвет она видела впервые, но наркотики же не меняют цвет глаз. Хотя она не специалист… Да и в любом случае, его лицо сохраняло бодрое выражение. Нет, наркотики тут ни при чем. Он просто счастлив, решила она.

Анна взяла куртку, и они вышли за пределы станции.

— На холм? — спросил Никлас.

— Он в запретной зоне.

— Капрал? — Никлас посмотрел на морского пехотинца.

— Да, сэр. Для персонала станции.

— Но не для меня?

— Точно не знаю. Думаю, вам можно. Но не с мэм.

— Бессмыслица какая-то! — Никлас посмотрел по сторонам. — Мне хочется взобраться повыше и поглядеть вдаль. Вон туда! — Он указал на холм с южной стороны станции. — Туда можно?

— У меня нет распоряжений об этом холме. Наверное, можно.

День был ясный и ветреный. Склон оказался крутым и скользким из-за растаявшего ночного инея. Поднимались они медленно, особенно солдаты, обремененные винтовками.

— Эй! — не выдержал мальчик. — Не так быстро!

Анна оглянулась — как и Никлас. Солдаты заметно отстали и находились гораздо ниже их.

— Мы подождем на вершине, — ответил Никлас и продолжал взбираться.

— Сэр! — Мальчик кинулся за ним, поскользнулся, упал и покатился вниз по склону, крепко держа винтовку.

Никлас отдал распоряжение на языке хвархатов, и второй солдат начал спускаться следом за мальчиком.

— Как бестолково! — заметил Никлас. И почему их не обучают лучше? Впрочем, их учат исполнять приказы, а не думать. Ему же, вероятно, отдали приказы, не слишком сочетающиеся друг с другом. Вряд ли в лагере пришли хоть к какому-то соглашению относительно меня.

— На таком расстоянии магнитофон еще записывает? — спросила она.

Мальчик уже достиг конца склона. Винтовку он все-таки выпустил, и теперь ее держал инопланетянин, ожидая, когда мальчик встанет. Тело инопланетянина выражало безразличную вежливость.

— Такой, каким снабдили капрала? Вполне возможно, что он и сейчас нас записывает. — Никлас огляделся. — Богиня! Какой чудесный день. Всюду золото и лазурь. Мне действительно очень не хватает открытого неба и ветра. А если вас тревожат магнитофоны, так один есть и на мне. Не говорите ни о чем таком, чего не хотели бы представить для анализа хвархатской службе безопасности.

— Да, по-видимому, такая жизнь должна быть нудноватой.

С этой высоты уже открывался широкий вид на океан весь в белых барашках. Никлас был прав — день действительно выдался на редкость.

— В данную минуту я нахожу ее очень забавной. Причина, возможно, заключена в погоде, и еще в том, что сегодня мне не придется сидеть в комнате без окон, храня неподвижность несколько часов и не разминаясь.

Солдаты вскарабкались к ним. Лицо мальчика алело, форма измялась и испачкалась.

— Больше не делайте этого, сэр!

— Чего?

— Не уходите вперед, когда я прошу вас подождать. Я ведь маг и выстрелить в вас.

Никлас покачал головой.

— Сначала хорошенько подумайте, капрал. Хаттин здесь для того, чтобы охранять мою жизнь. Приказ он получил очень четкий.

Мальчик упрямо набычился.

— Я выполняю свой долг.

Инопланетянин Хаттин наблюдал за ними с обычной непроницаемостью. Как всегда он ни на кого прямо не смотрел, но Анна не сомневалась, что видит он практически все.

— Он не знает английского, верно? — спросила она.

— Нет, и не хочет знать. Хаттин очень милый мальчик, но совсем не любопытный. Инопланетные извращенцы его не интересуют.

— И он никому не смотрит в глаза.

— Я выше его по рангу. Хвархаты-мужчины строго соблюдают иерархию. Нижестоящий ни в коем случае не станет глядеть прямо на вышестоящего. Капрал равен ему, но он еще и враг. Посмотреть на врага прямо, значит, вызвать его на бой, и я уведомил его, что вы женщина. Хвархаты-мужчины не смотрят на женщин не из их рода.

Они уже снова поднимались. Солдаты не отставали от них ни на шаг. Когда они вышли на вершину, Анна спросила:

— Инопланетные извращенцы — что вы под этим подразумеваете? Нечто вроде «чужеземных дьяволов», как китайцы называли европейцев?

— Отчасти. Хаттин… как бы это выразить? Он традиционалист. Он твердо знает, как кому положено вести себя. Он усвоил это в детстве в родном доме. Любое отклонение внушает либо брезгливость, либо опасение. Вы поглядите, какой вид!

С одной стороны — бухта, станция, а над ними лагерь. Его купола очевидно поддались быстрой коррозии, во всяком случае на поверхности: они отливали зеленью ярь-медянки, рыжиной ржавчины, тусклым золотом грязного самородка.

С другой стороны склон спускался к широкому пляжу и океану. Дно тут было мелким, и волны накатывались полого длинными белыми полосами.