Возбужденная удачной охотой, Русудан повернула горячего кабардинца к Нугзару и, перегнувшись, обвила шею отца властными руками.

Саакадзе в смятении пробормотал приветствие.

- Наконец, Георгий, и нам уделил внимание. Слышала о твоей печали, но большие победы должны служить утешением... Ты князь?

- Э, Русудан, разве царь посмеет против Амилахвари, Баграта и Шадимана идти? Хотя Георгий сам виноват... Не огорчайся, если бы княжество получил, не торопился бы к Ананурскому замку... Насильно привез. Знаешь, он всех князей на поединок вызвал...

Нугзар звучно расхохотался. Русудан искоса посмотрела на Саакадзе и до самого замка молчала.

Русудан неизменно была приветлива, но, кроме часов еды, редко показывалась, даже подробный рассказ Нугзара о последней буре в Метехи не вызвал у нее любопытства к гостю.

Из Тбилиси вернулась княгиня Нато и с жаром рассказывала:

- Князья кипят, как жир в медных котлах, требуют запрета азнаурских дружин. Нельзя сильнее князей быть, для царства вредно... Царица тоже тревожится: 'Если такое допустить, руки плебеев удлинятся'. Но царь заупрямился. 'Пусть собирают дружины, много войска - много побед. Баака после скандала просил задержать Саакадзе... Какой скандал? Разве слуга, посланный вперед с одеждой, не рассказал? Азнаур Димитрий до синего цвета избил Тамаза Магаладзе за отказ драться с ним... У царицы говорили - за ностевскую девушку вскипел азнаур. Царь и тут холодным остался: раз Тамаз не хотел поединка, а девушку оскорбил, значит, азнаур прав. Магаладзе обещал имение Димитрия пеплом украсить. Наверно, исполнит... После угрозы азнаур еще хотел драться, насилу Баака его в Носте отправил. Князь уверяет, никогда не было у него столько хлопот, как с ностевскими азнаурами. Один Саакадзе может ему глаза на лоб передвинуть...

Нугзар хохотал. Русудан молчала. Восхищенный Зураб, сильно привязавшись к Саакадзе, во всем подражал беспокойному другу, внимательно прислушиваясь к военным советам.

Саакадзе до полуночи бродил по теплым улицам Ананури. Он не мог разобраться в обуревавших его чувствах. Он напрягал волю, искал выхода и не находил. С необычайной силой снова и снова притягивала его Нино. И он ощущал запах ее кожи - запах ностевских садов, терпкий, точно инжир, вкус ее губ, долинную свежесть золотистых волос. Кровь приливала к его вискам, тревожно билось сердце. Он с трудом сдерживал себя. Одно лишь желание кружило голову: вскочить на коня и мчаться, мчаться к Нино, отбросив все настоящее и забыв будущее. Летит под конем извилистая дорога, в голубом тумане тонут изломы Картлийских гор. Поворот - и под стройной чинарой Нино.

Она радостно протягивает навстречу гибкие руки, и два синих озера смотрят на всадника. И он сжимает ее тяжелыми руками, и сливаются их губы, как сливаются бурные воды Куры и Арагви... Но почему так властно сжались губы, похолодели руки?.. Русудан! Каменная, несгибающаяся Русудан! Может, вся гордость, вся непокорность Грузии в ней? Неприступность ледяных вершин?.. Русудан, вся налитая силой... властью. Нино, золотая Нино!.. 'Золото иногда вниз тянет...' А что же тянет вверх? Сила! Русудан тянет вверх... 'Дружинники могут, как хотят, полководец должен, как необходимо...' Русудан!.. Шум крыльев взметнувшегося орла гулко отозвался в сердце Саакадзе. Он тихо обошел башню. Лампада едва мерцала в узком цветном окне... Там спала Русудан...

Солнце лениво пересчитало тучные леса и растянулось на зубцах пышного замка Эристави.

Блеснул тонкий нож, жалобно крикнул баран, теплая кровь расползлась по земляному полу. Забегали поварята, бешено взлетел огонь, зашипели, забурлили медные котлы. Из корзин выглядывали перец и пухлые овощи. Над раскаленной жаровней навис подбородок старшего повара.

Под глубокими сводами застыли узкие столы. Через бычачьи пузыри оконцев пробивались пыльные дорожки солнечных лучей. Быстрые пальцы сплетают радуги шелков. Из хаоса переливающихся нитей падают на пяльцы сочные лиловые цветы, зеленые птицы, бисерные бабочки, серебряные воды, золотые панцири взвивающихся змей.

Коршуном витает над вышивальщицами мамка княгини Эристави, недовольно сверкая чернотой глаз.

В конюшнях конюхи сосредоточенно чистят коней, пастухи по дальним улицам гонят стада. Мельничные жернова глухо пережевывают зерна, вспененная Арагви промывает тюки шерсти, в темных сараях ожесточенно расчесывают пестрое руно, и лишь в затихших покоях замка старинное оружие и тяжелые ковры стерегут надменный сон владетелей.

Но вот сразу всколыхнулся замок. Перескакивая ступеньки, забегали девушки, нукери, приживалки. Зазвенели кувшины. В широко распахнутую дверь вошли владетели.

Нугзар самодовольно оглядел 'свою семью'.

- Люди - украшение стола.

На дальнем конце, справа, заставленные пирамидами фруктов, застыли старухи в черных тавсакрави. Полинялые глаза благоговейно перебирали серебряную утварь. От них, шурша разноцветными лентами, тянулись к Нато Эристави азнаурки и княгини в зеленых и малиновых тавсакрави с бирюзовыми булавками.

С левого конца стола выпрямились мужчины в скромных чохах, ближе к середине уже поблескивали серебряные газыри, а рядом с Нугзаром красовались мягкие цветные чохи, обшитые позументами.

Это были бесчисленные родственники княгини Нато, обедневшие князья, рыцари, ищущие приключений, эриставские азнауры с семьями, приживальщики, странницы, старшие слуги и все, кто желал ради беспечной жизни увеличить собой пышную свиту арагвского владетеля.

Нугзар остановил изумленный взгляд на плотном князе.

- Когда он успел поседеть? С черной бородой приехал гостить. А, когда крестины Русудан были... А этот почему сгорбился? Вспомнил, на свадьбу мою уже пожилым приехал.

Юркие слуги подносили Нугзару тяжелые блюда. Виночерпий поспешно разливал вино, позади нукери, чубукчи угодливо подстерегали малейшее желание господ...

Иногда княгиня делала 'божье дело' - посещала больных, присутствовала на панихидах, между прогулками заезжала посмотреть, 'как работают люди', и сопровождающая свита раболепно восхищалась добротой княгини.

Иногда Нугзар между пышными охотами, состязаниями и турнирами крестил первенцев у крестьян, благословлял молодых, и приживальщики вытирали слезы умиления. Часто Нугзар с управляющим, нацвали, гзири разъезжал по ближним и дальним деревням проверять людей и железной рукой управлял своими обширными владениями.

В больших амбарах скапливались горы шерсти и кожи. Сотни рук вырабатывали ткани с затейливыми грузинскими орнаментами, выделывали тонкое сукно, дорогие ковры.

В погребах хранились огромные кувшины с маслом, сыром и медом.

Но торговлю Нугзар презирал. Надменный князь, считавший себя полуцарем, не мог даже представить, как он может снизойти до презренной торговли, подобно купцу на майдане. Торговлю с приезжими тбилисскими и чужеземными купцами вел главный управляющий, руководимый втайне княгиней Нато. Кони и верблюды, оружие, вино, бархат, пряности, редкая посуда и драгоценные изделия приобретались за шерсть, меха и продукты.

Саакадзе изумляло огромное хозяйство Ананури. Он пристально присматривался к жизни феодального княжества. Он решил изучить те устои, против которых уже полуобнажил свой меч. 'Если хочешь победить врага, думал Георгий, - надо изучить его силу и слабость'.

Георгия поражал резкий контраст между замком и бедными сахли: а кто скажет, что Нугзар не самый благородный из князей? Тогда как же живут у Шадимана, Магаладзе, Амилахвари? Неужели, ослепленные своей знатностью и богатством, надменные князья не чуствуют пропасть, в которую их толкает голодный народ? А если по-настоящему с народом обращаться, в два раза больше он сможет работать и в пять раз веселее жить.

Саакадзе остановился перед приплюснутым сахли. На изгороди сушилось тряпье. У каштана, лениво перебирая сухие листья, вздрагивал впалыми боками золотистый жеребенок. Георгий с нежностью погладил худенькую спину. Жеребенок поднял на него большие черные глаза, стал ластиться, обнюхивая руки Георгия. Вспомнилось далекое детство и такой же золотистый жеребенок друг его ранних лет.