— Но в этом случае невозможно будет украсть наши двадцать тысяч франков.

— Как раз на это я и надеюсь.

— Тогда то, что мы делаем, нелепо.

— Мы делаем все то, что делали в последний раз: я присоединился к тебе на углу этого коридора, как раз после того, как ты покинул сцену, и я следовал очень близко за тобой.

— Это правда, — согласился Ришар со вздохом, покачивая головой.

Он сделал так, как хотел Мушармен.

Через две минуты они вошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Мушармен сам положил ключ к себе в карман.

— Мы оба оставались тогда в кабинете, — сказал он, — пока ты не ушел домой.

— Да, это так. И никто нас не беспокоил?

— Никто.

— Тогда, — сказал Ришар, пытаясь собраться с мыслями, — меня, должно быть, обокрали по пути домой.

— Нет, это невозможно, — резко сказал Мушармен. — Я довез тебя домой в своей карете. Двадцать тысяч франков исчезли у тебя дома. У меня нет ни малейшего сомнения.

К такому выводу Мушармен пришел только теперь.

— Это невероятно! — запротестовал Ришар. — Я уверен в своей прислуге.

Мушармен пожал плечами, как бы говоря, что не желает входить в такие детали. Ришар почувствовал, что Мушармен занимает в отношении него невыносимую позицию.

— Мушармен, с меня достаточно!

— Ришар, я и так вынес много!

— Ты смеешь подозревать меня?

— Да, я подозреваю тебя в нелепой шутке.

— С двадцатью тысячами франков не шутят!

— Я полностью согласен, — сказал Мушармен. Он развернул газету и подчеркнуто сделал вид, что читает.

— Что ты делаешь? — возмутился Ришар. — Ты действительно собираешься сейчас читать газету?

— Да, пока не придет время отвезти тебя домой.

— Как в последний раз?

— Именно, как в последний раз.

Ришар выхватил газету из рук Мушармена. Тот, рассерженный, вскочил.

Раздраженный Ришар сложил руки на груди — дерзкий жест вызова — и сказал довольно несвязно:

— Вот что я думаю: я думаю, что бы я подумал, если бы, как в прошлый раз, мы провели вечер вместе и ты отвез меня домой и если, когда мы намеревались расстаться, я увидел бы, что из моего кармана исчезли двадцать тысяч франков, как в прошлый раз.

— И что же ты бы подумал? — спросил Мушармен, лицо которого покраснело.

— Я, возможно, подумал бы, что поскольку ты был со мной каждую секунду и поскольку, согласно твоему желанию, ты был единственным, кто находился возле меня, как в прошлый раз, — я, возможно, подумал бы, что, если двадцати тысяч франков нет в моем кармане, есть вероятность, что они находятся в твоем кармане!

Мушармен пришел в бешенство от такого предположения.

— О, мне нужна английская булавка! — закричал он.

— Что ты хочешь делать с английской булавкой?

— Прикрепить! Английскую булавку! Английскую булавку!

— Ты хочешь прикрепить меня английской булавкой?

— Да, прикрепить к тебе двадцать тысяч франков. Затем здесь ли, по пути к дому или дома ты почувствуешь руку, которая попытается взять деньги из твоего кармана, — и ты увидишь, моя ли это рука! О, ты подозреваешь теперь меня! Булавку!

И в этот момент Мушармен открыл дверь кабинета и закричал в коридор:

— Английскую булавку! Кто может дать мне английскую булавку?

Мы уже знаем, как он принял Реми, у которого не было английской булавки, и что рассыльный дал эту столь необходимую ему вещь.

А вот что случилось дальше.

Закрыв дверь, Мушармен встал на колени позади Ришара.

— Надеюсь, что двадцать тысяч франков все еще здесь, — проговорил он.

— Я тоже, — сказал Ришар.

— Это настоящие банкноты? — Мушармен был полон решимости не позволить на этот раз провести себя.

— Посмотри сам. Я не хочу прикасаться к ним. Мушармен взял из кармана Ришара конверт и дрожащими руками вытащил из него деньги. На этот раз, чтобы чаще проверять наличие банкнотов, он не запечатал конверт и даже не заклеил его. Увидев, что все банкноты на месте и подлинные, Мушармен успокоился, положил конверт в карман фрака Ришара и осторожно прикрепил булавкой. Затем сел сзади и не спускал глаз с Ришара, пока тот неподвижно сидел за столом.

— Потерпи, Ришар, нам осталось ждать всего несколько минут. Часы скоро пробьют полночь, в прошлый раз мы ушли именно в это время.

— Терпения у меня достаточно.

Время шло медленно и тягостно. Ришар пытался даже шутить.

— Я, возможно, закончу тем, что поверю в могущество призрака, — сказал он. — Ты не чувствуешь, как что-то тревожное, беспокойное и пугающее появилось в атмосфере этой комнаты?

— Да, чувствую, — признался Мушармен, который действительно начал ощущать это.

— Призрак! — сказал Ришар шепотом, как будто боялся быть услышанным невидимыми ушами. — Предположим, это действительно он трижды постучал об этот стол, как мы ясно слышали, и он положил этот волшебный конверт, и говорил в ложе, и убил Жозефа Бюке, и разбил люстру — и ограбил нас! Потому что, в конце концов, здесь никого нет, кроме тебя и меня, и, если деньги исчезнут и ни один из нас не имеет ничего общего с этим, мы должны будем поверить в призрак, в привидение..

Как раз в это время стали бить часы на камине.

Оба директора вздрогнули. Беспокойство охватило их, но они не понимали его причины. Пот струился по их лбам. И двенадцатый удар странно отозвался в их ooao.

Eогда бой часов смолк, они вздохнули и встали.

— Думаю, теперь мы можем идти, — сказал Мушармен.

— Я тоже так думаю, — согласился Ришар.

— Прежде чем мы пойдем, позволь мне заглянуть в твой карман?

— Конечно! Ты должен сделать это! — сказал Ришар.

— Ну как? — спросил он Мушармена, производящего инспекцию.

— Я чувствую булавку.

— Естественно. Я уверен, что заметил бы, если кто-то попытался обворовать нас.

Но Мушармен, чьи руки все еще были в кармане, вдруг закричал:

— Я чувствую булавку, но не деньги.

— Не шути, Мушармен. Сейчас не время для этого.

— Посмотри сам!

Ришар быстро снял фрак. Теперь они оба схватились за карман. Он был пуст. И самое странное состояло в том, что английская булавка была прикреплена в том же самом месте.

Оба директора побледнели. Они имели дело с чем-то сверхъестественным, в этом больше не было никакого сомнения.

— Призрак… — пробормотал Мушармен. Но Ришар внезапно бросился на него.

— Ты единственный, кто прикасался к карману. Отдай сейчас же двадцать тысяч франков! Отдай их мне!

— Клянусь своей душой, у меня нет их, — пробормотал Мушармен, слабея и находясь очевидно на грани