основания.

Я бережно держал саркофаг на ладони и думал, что, может быть, я первый человек, который открывает его спустя три тысячи. лет. Я перевел дыхание и поднял крышку.

В саркофаге лежала крошечная мумия; вернее, глиняная статуэтка, изображающая мумию. Крошечная статуэтка, изображающая забинтованную, раскрашенную вручную мумию.

Я осторожно перевернул саркофаг, и мумия легла на мою ладонь. Она была из обожженной глины, как и саркофаг, но в отличие от последнего краска с нее не облезла: она выглядела так, словно неизвестный мастер сделал ее только вчера.

Керамическая мумия изображала мужчину средних лет. У него был несколько приплюснутый нос и серьезные, даже можно сказать печальные черты лица. Словно лишь с большой неохотой принял он приговор Озириса. Над верхней губой у него были тонкие странные усики, которые неожиданно придавали его лицу совершенно современный вид.

Я потянулся за увеличительным стеклом, чтобы внимательнее рассмотреть его лицо – может быть, под раскраской я узнаю черты какого-нибудь известного фараона, – как вдруг заметил, что лежавшая в саркофаге мумия тоже открывается, наподобие матрешки.

Я осторожно поддел ее лезвием ножа, повозился несколько минут, и мумия раскрылась. Внутри лежало вылепленное из глины тело мужчины, а покрывавший глину бледно-серый порошок свидетельствовал о том, что в свое время куклу одели перед тем как похоронить.

Я положил малюсенькую фигурку себе на ладонь и изумленно вскрикнул.

Бросался в глаза небольшой рост мужчины, ноги были короткие, тело длинное, как у народов монгольского типа. И руки казались непропорционально длинными по сравнению с телом.

Но интереснее всего была голова. Хотя лицо мужчины было обычным человеческим лицом, как ни странно, без усов и парика, в отличие от мумии-футляра, макушка его головы была неестественно плоской: словно скульптор случайно придавил ладонью мягкую глину. А затылок бы л совершенно срезанным, и можно было бы без большого преувеличения сказать, что на шею вместо головы посадили куб с человеческим лицом. И самое странное и необъяснимое, такого я никогда еще не видел, – мастер, изготовивший эту статуэтку, нарисовал под одеждой, на теле умершего мужчины контуры его скелета. Начиная от черепа, бы л и схематически изображены позвоночник, кости рук, таза, ног, причем крупнее, чем следовало бы.

Но что меня поразило больше всего – это ребра. Ребра, сетью покрывавшие грудную клетку, тянулись не только горизонтально, но и вертикально. Как тюремная решетка. Точно так, как описал мумию одного из советников фараона Эхнатона неизвестный грек в том источнике, который предоставил мне Хальворссон.

Я положил статуэтку назад в футляр, изображающий мумию, и все это снова поместил в саркофаг. Затем насобирал кучу старых газет и упаковал все: саркофаг, Анубиса и быка Аписа. Зажав свертки под мышкой, я направился к кабинету Эдварда Малькольма, «Старика», директора нашего института.

Признаю, в тот вечер я являл собой весьма непривлекательное зрелище. Я был чумаз, и от меня несло перегаром. Глаза мои были налиты кровью, галстук я где-то потерял, одежда была измята и пропитана запахом спиртного. И это я, обычно элегантный и сдержанный. Мэри Росс даже тихо взвизгнула, когда я показался в дверях.

Уже то, как я вошел, было начисто лишено грации и благовоспитанности. Поскольку обе руки у меня были заняты свертками, мне не оставалось ничего иного, как нажать на дверную ручку носом и сильным толчком распахнуть дверь. Точно гангстер, врывающийся в банк в надежде на большую добычу.

Мэри Росс взвизгнула и уставилась на меня. Глаза ее выкатились из орбит, словно в дверь вошел Дракула. Верно, я своим видом мало от него отличался.

Мэри Росс смотрела на меня, помертвев от ужаса, а губы ее беззвучно шевелились. Может быть, она молилась.

Я поправил под мышками сползавшие свертки и бесцеремонно рявкнул:

– Старик у себя?

Мэри молча кивнула, но, увидев, что я направляюсь к шефу, вскочила и загородила собой дверь.

– Мистер Силади, нельзя! Вы нездоровы! Что с вами случилось, господи боже?

Я почувствовал, что свертки снова сползают, вместе с моими брюками.

– Ничего. Просто я мертвецки пьян, – сказал я, ухмыляясь. – А теперь пропустите меня, иначе у меня свалятся брюки, а на мне полосатые кальсоны!

Мэри Росс, чопорная старая дева, отшатнулась и прислонилась к стене. Но и теперь она предостерегающе вытянула перед собой руки.

– Нельзя, мистер Силади, нельзя! – выкрикнула она, и из уголков ее глаз выкатились две большие слезы. – Что скажет мистер Малькольм? Ведь вы заведующий отделом и…

В это мгновение дверь открылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова папы Малькольма.

– Что там за шум, черт возьми? Это вы, Силади?

– Могу я с вами поговорить, Малькольм?

– Конечно же. Что у вас за срочное дело? Своими близорукими глазами он не заметил моего вида.

Мэри Росс оттолкнулась от стены и залепетала:

– Я сказала ему, мистер Малькольм. Прошу вас, мистер Силади… Я сказала, что в таком состоянии… Малькольм подозрительно вздернул голову.

– Что значит в таком состоянии? Кто здесь в каком состоянии?

Мэри Росс замолчала и только тихонько всхлипывала. А Старик, видимо, подумал, что чего-то не понял,