– Вот… это была первая находка. А за ней была еще одна.

Тут негр снова нагнулся под стол и достал второй сверток. И развернул бумагу, которая скрывала вырезанного из того же камня быка Аписа.

Пот уже заливал мне глаза, и я не знал, сплю я или бодрствую.

– После этого мы больше ничего не нашли, – хмуро сказал веснушчатый. – Правда…

– Что?!

– Мы заметили, что когда-то из этой комнаты был выход.

– Выход?

– Или дверь. Но ее замуровали. На стене видно было, что дверь замурована.

– Вы взломали? Он покачал головой.

– На это у нас уже не было времени. Да и инструментов с собой не было. Нужно было возвращаться на базу. Но лейтенант сказал, что статуэтки эти мы заберем домой и подарим кому-нибудь, кто работает в музее и разбирается в этом. Это ему, наверняка, обойдется в четыре-пять бутылок бурбона. – И он многозначительно посмотрел на меня.

Я, спотыкаясь, доплелся до стола, поднял телефонную трубку и позвонил Селии.

– Селия, – сказал я, когда она отозвалась, – у меня к вам просьба.

– Пожалуйста, мистер Силади. – И я услышал, как весело звучит ее голос.

– Спуститесь с кем-нибудь в супермаркет и принесите два ящика выпивки!

Селия громко пискнула, как кролик, когда ему дают по голове, чтобы сделать из него потом жаркое.

– Сколько? – спросила она затем недоверчиво.

– Два ящика.

– А не слишком ли?

Я уже не выбирал выражений, потому что чувствовал, что язык мой нет-нет, да и заплетался на самых простых словах.

– Это вас не касается… ясс…ясно?

– Ясно, – сказала она сердито. – Когда принесу, что делать с этим?

– Пожж… пожалуйста, попросите кого-нибудь, чтобы по…помог вам занести сюда. Хо…рошо?

– Хорошо! – И она положила трубку.

Когда Селия и один из вахтеров внесли ящики с бурбоном, негр мирно храпел в кресле, а я, обнявшись с Ронни, распевал чувствительные шотландские народные песенки. Помнится, пели мы еще и матросские песни.

Следующие полчаса остались в моей памяти в виде обрывков смутных воспоминаний. Селия и швейцар тормошили Билли, который ни за что не хотел просыпаться. Ронни даже целый графин воды вылил ему на голову, чтобы заставить проснуться.

Наконец-таки Билли проснулся и, не переставая громко стонать, просунул руку в проушину ящика с напитками.

– Ты… железный парень… что надо, – сказал он, хлопая меня по плечу, – уж и за… заплатил ты нам.

Дверь за ним захлопнулась, и я тут же привалился к столу, чтобы чуть-чуть вздремнуть. Но вдруг дверь снова открылась, и показалась голова Ронни.

– Чуть не забыл… дружище… это я еще нашел среди тряпья там… Это в награду за выпивку. Ну, чао…

Он положил что-то сверху на опрокинутое кресло и захлопнул за собой дверь.

Это было последнее, что я помнил.

Когда я открыл глаза, день уже клонился к вечеру: в комнату падали через окно лучи закатного солнца. Голова трещала от адской боли, а язык словно прилип к небу. Я, спотыкаясь, доплелся до водопроводного крана, нацедил в ладонь воды и выпил.

Комната больше напоминала поле боя, чем рабочий кабинет солидного ученого. На полу валялись бутылки из-под бурбона, и воздух был пропитан резким запахом алкоголя, не хуже, чем в любой портовой корчме.

Я плюхнулся в кресло и посмотрел прямо в глаза Анубису. Его иссиня-черное тело блестело в солнечном луче, уши стояли торчком, как у собаки с безупречной родословной, и он все смотрел на меня преданными шакальими глазами. Бык Апис скучал под курительным столиком, пока я, наконец, не поднял его и поставил рядом с Анубисом.

Тут мой взгляд случайно остановился на опрокинутое третьем кресле, и я вспомнил прощальные слова Ронни о награде за выпивку и то, как он положил что-то сверху на кресло.

Я протянул руку к свертку в газетной бумаге, развернул его… И не мог удержаться от изумленного возгласа. В руках у меня был вылепленный из обожженной и некогда выкрашенной глины маленький саркофаг.

Я залюбовался этим миниатюрным чудом, потом заметил, что крышка у саркофага съемная: точь-в-точь, как у настоящего. Я вернулся к столу, вынул из ящика перочинный нож, раскрыл его и осторожно просунул лезвие между крышкой саркофага и его нижней частью, Крышка дрогнула и с тихим щелчком отделилась от