или даже недель тому назад. Более того, в таком случае Джиральдини не стал бы давать мне это поручение. Итак, Дальтона убрали прежде, чем успели выведать у него ваш адрес.

– Безупречная логика.

– Но есть в ней изъян.

– Какой же, ради бога?

– То, что абсолютной уверенности в этом нет. Может быть, они держат Дальтона в заложниках, а он пытается надуть их. И не выдает ваш адрес. Вопрос лишь в том, сколько он так протянет. Возможно, ему пригрозят, и он расколется. Нужно учитывать и это.

– Что же вы посоветуете, мистер Нельсон?

– Слишком медлить мы не можем. Скажем… у нас есть пять дней. Как у вас с упаковкой вещей?

– В основном, все готово.

– Визы?

– В порядке.

– Тогда, значит, нет только у меня… Но так или иначе, я получу ее тоже…

– Вы имеете в виду – уже там?

– Естественно. Мне лучше появляться в городе как можно реже. Потому что у меня есть один знакомый…

Маленький элегантный человек, в черной шляпе. И мне до чертиков не хочется с ним встречаться.

Сквозь ставни моей комнаты пробились первые рассветные лучи и прогнали сон. Я тихо оделся, крадучись спустился по лестнице, подхватил со стола два забытых кекса и, работая на ходу челюстями, вышел во двор. Мне оставалось только надеяться, что кексы не оставили специально для мышей, посыпав ядом. Я пробежал два раза вокруг озерца, потом сел на берегу. Я думал, что буду в одиночестве, но не учел лягушек. У края воды прямо напротив меня сидела огромная зеленая квакушка: по ней было видно, что вывели ее искусственным путем. Она надменно вылупилась на меня своими выпученными глазами, на шее у нее пульсировали мембраны, задние лапки время от времени нервно подергивались.

Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга, потом, похоже, ей это надоело, потому что она с шумным всплеском прыгнула в воду.

Позади меня затрещали срезанные недавно в беседке и брошенные на землю виноградные лозы, по которым шагал и я, ища на берегу уединения. Я обернулся, сзади стоял Ренни.

– Доброе утро! – сказал он приветливо и плюхнулся на землю рядом со мной. – Вы всегда встаете так рано?

– Это связано с моим ремеслом. Иногда, бывает, всю ночь не смыкаю глаз.

– Представляю себе. Я много читал о частных сыщиках. Не сладко им живется.

– Верно, несладко. Ну, а вы?

– Почему я встаю рано? Даже не знаю. Я вообще сплю немного. А особенно в последнее время.

– Вы думаете о вашем путешествии?

– О нем и о многом другом. О себе, например. Кто я такой и почему делаю то, что я делаю.

– И что вы надумали?

– Кажется, ничего. Хотя я пытался узнать все.

– Об Иму?

– Да. О моем отце.

– Ну и?

– Ну… я узнал немного нового. Вы, конечно, знаете, что Иму – всего лишь голограмма. Объемный снимок. Так его воспроизводит аппарат.

– Судя по дневнику вашего отца… то есть мистера Силади, вы сказали однажды, что Иму отвечал на ваши вопросы.

Он печально покачал головой.

– Просто я так думал тогда. Вы же знаете, что я был еще ребенком. Конечно, я у него что-то спрашивал, и у меня возникало впечатление, что он отвечает на мои вопросы. Но мог ли он отвечать? Может ли отвечать кто-то из глубины трех с половиной тысяч лет?

– А после этого… Вы и после этого встречались с ним?

– Конечно. Почти каждый вечер. Я наизусть помню каждое его слово.

– Не сердитесь, Ренни… как вы заставляете работать скарабея?

– Просто. Держу над ним свою ладонь.

– Значит, для этого не нужна вольтова дуга?

– А зачем? Похоже, во мне есть что-то, включающее автоматику. Очевидно, так было задумано. Между прочим, это уже доставило мне немало неприятностей.

– Из-за чего?

– Ну, из-за того, что во мне есть что-то… Представьте себе, если я беру в руки непроявленную пленку,