чиста: мы сделали все, что могли сделать. Впрочем, почему ей быть неисправной?

– Потому что Иму и остальные не улетели на ней назад!

– Да, это несомненно. Но, может быть, они хотели улететь.

– Так почему же не улетели?

– Может быть, ожидали чего-то. Может быть, некоторые из них не хотели возвращаться. Вспомните-ка слова того в кожаном пиджаке: «Я был беден, а теперь я богат. Уничтожу тебя и останусь здесь». Как будто они из-за чего-то поссорились. Возможно, они были простыми астронавтами, из которых двоих опьянило богатство новооткрытой планеты.

– Но они убили человека в кожаном пиджаке, а второй смирился. Почемуже они не вернулись после этого?

– Ты серьезно полагаешь, что я могу ответить на этот вопрос?

– А когда сын Иму вернется? – спросил Миддлтон. – Что будет тогда?

– Если нам повезет, он свяжет человечество с той неизвестной суперкультурой. А это откроет перед нами необозримые перспективы.

– Может быть, необозримые перспективы смерти, – сказал Осима. – Предположим, что он вернется к нам, когда достигнет своей цели на солнечной ладье. Вернется и приведет с собой колонистов. Ведь что такое для него Земля? Чужая планета, где по воле случая он провел детство. Ничего больше. У него ведь будет их кровь, а не наша!

– Встроим в него предохранитель, чтобы он думал иначе.

– Предохранитель?

– Дело в том, что у сына Иму будет земная мать. И в генах его будет заложена также и земная программа.

– И этого, по-вашему, достаточно?

– Должно быть достаточно… В нем будут в равновесии как земные, так и внеземные свойства. Он станет связующим звеном между нами и ими. Это наша единственная возможность понять друг друга.

– А если и ему не удастся установить мирные контакты?

– В этом-то и заключается тот риск, о котором я говорил. Но я не хочу, чтобы снова начался спор о том, имеем ли мы право идти на риск от имени всего человечества. Я иду на этот риск, и баста! Теперь вопрос лишь в том, берете ли и вы на себя этот риск.

– Я беру, – сказал Карабинас.

– И я тоже, – поднял руку Йеттмар,

– Если руководить программой будете вы, – улыбнулся Осима.

Миддлтон молча кивнул.

Тут все повернулись к женщинам. Лицо Селии раскраснелось от воодушевления. Побледневшая же Роза-Линда теребила бахрому скатерти. Но обе сказали да.

И твоя мама тоже, Ренни. 11 ноября Вчера я женился на Розалинде Хубер. Я бы не сказал, что это стало большой сенсацией, ведь все знали, что фактически она уже несколько месяцев была моей женой.

Для нашего бракосочетания было несколько серьезных причин. Первой причиной была, пожалуй, необходимость соблюдать благопристойность. Кто не знает жизни в американском университетском городке, тому трудно представить себе, насколько каждый, кто там живет, становится ее рабом. На нашем знамени начертано: безупречная мораль. Говоря проще и короче: если бы я не взял свою подругу в жены, то вылетел бы из университета, не коснувшись ногами земли. Какие нравственные устои я могу прививать молодому поколению, если сам…и т. д. В общем, примерно так.

Кроме того, Розалинда забеременела. Хотя еще ничего не было заметно, нам нельзя было терять времени. Бракосочетание университетского профессора, руководителя института с невестой в положении выглядело бы достаточно шокирующе. Таким образом, нужно было поторопиться.

Мне не очень хотелось бы называть третью причину, поскольку кто-нибудь еще обвинит меня в том, что я женился на Розалинде из меркантильных соображений. Но я должен быть честным перед ней и перед тобой тоже, Ренни.

А дело в том, что Розалинда получила наследство, и немалое. На Среднем Западе умер какой-то ее дядюшка, о котором она ничего не знала, и оставил Розалинде несколько громадных ферм, завод по производству кукурузного масла, акции и кучу денег на банковских счетах. В одно мгновение мисс Хубер поднялась в высшие слои капиталистов.

Нельзя также забывать и о том, что, собственно говоря, это она взяла меня в мужья, а не наоборот.

Конечно же, я был счастлив, что в конце концов все завершилось благополучно.

Еще и сейчас я с трепетом вспоминаю тот чудесный вечер. Мы возвращались с консультации и шагали вдвоем по платановой аллее к дому, Розалинда тогда уже знала о наследстве, и это делало наши отношения несколько натянутыми. Эх, когда в деле замешаны деньги…

Был прохладный вечер, как по заказу, выплыла большая, круглая луна, и мы, совсем одни, остановились под платанами. Розалинда прижалась ко мне и взяла меня за руку.

– Петер, – сказала она своим теплым, хрипловатым голосом. – Я чувствую, что наступил решающий момент.

А я стоял и думал о чем-то совсем другом: может быть, о нашем будущем, может быть, уже и о тебе, Ренни. Я пришел в себя от того, что она нетерпеливо дергала меня за руку.

– Слышишь? Вот он – решающий момент!