– Честно говоря, не очень.

– Знаете, Петер, я тоже был там, в палате, когда ваш сын родился. К этому, по крайней мере, меня обязывала наша дружба.

– Спасибо.

– А, бросьте. Словом, вынырнул малыш из своей берлоги, безгласный, словно спящий медвежонок. Пришлось его слегка шлепнуть, чтобы он отведал воздуха. Акушер, доктор Риззи, шлепнул его, после чего ребенок начал плакать. Если, правда, то, что он делал, можно назвать плачем.

Тут-то до меня начало доходить. Боже милосердный! Что же теперь будет?

– Как это понимать? – спросил я осторожно.

– Нормальные, средние дети в таком случае плачут. Сто из ста. А ваш сын пел.

– Что он делал?

– Лучшего выражения я не подберу. Он пел, без слов. Он пускал трели и явно пел отрывки мелодий. Словно его мама родила певчую птицу. Вы это понимаете?

Еще бы я не понимал!

– И что? – спросил я осторожно.

– Ну… сестра его при этом уронила. Это наша тайна, но доктор Риззи успел подхватить его. Вам, в каком-то смысле моему коллеге, я могу в этом признаться.

Я вытер вспотевший лоб.

– Больше вам не в чем признаться?

– Если бы не в чем. Это только начало. Но у вас в самом деле нет причин для беспокойства.

Как любезно было с его стороны сделать все для моего спокойствия!

– Значит, вот это он делал вместо плача. Пел весь вечер. Остальные же рядом с ним спали сладким сном. Вся больничная палата, обычно вопящая, погрузилась в сон. Ваш сын убаюкал их своим пением.

Я почувствовал, что сердце чуть-чуть отпустило.

– Потом?

– Сегодня утром я распорядился обследовать его горло.

Прежде чем я успел подумать, какая-то неведомая сила подбросила меня в кресле, и я в ярости обрушился на доктора.

– Кто позволил? – грубо заорал я на него. Он вздернул брови, разинул рот, потом проглотил ком и закрыл рот.

– Это была моя обязанность, – сказал он сухо. – Он пел красиво, несомненно, но изменения в горле могли быть вызваны и опухолью. От красоты и умереть можно.

Внезапно рассудительность снова вернулась ко мне, и мне стало ужасно стыдно за свою глупую вспышку.

– Простите, доктор…

– Пустяки, Петер. Я понимаю ваше состояние.

– Знаете, это несколько поздний ребенок, и…

– Естественно. Ноя продолжу. Ларингологи осмотрели его горло. Доктор Щютц – наш лучший специалист-ларинголог. И знаете, что он заметил?

Если я и не знал, то, во всяком случае, о чем-то догадывался.

– У мальчика отсутствуют голосовые связки, – произнес он тихо и поспешно снова наполнил рюмки, себе и мне.

Я старался держать себя в руках и выказывать волнение л ишь настолько, насколько это приличествует новоиспеченному папаше. И мне пришлось немножко вспомнить свои былые актерские способности.

– Отсутствуют? – проговорил я дрожащим голосом.

Он с сожалением посмотрел мне прямо в глаза.

– Точно, отсутствуют, Петер. Рука моя дрожала, когда я опрокидывал в рот рюмку. И эту дрожь мне вовсе не нужно было разыгрывать.

– Как такое возможно? Он пожал плечами.

– Не имею понятия. Отсутствуют – и все тут. Ни малейшего намека на связки.

Я поставил рюмку и уставился на доктора невинными глазами.

– Этого я не понимаю, доктор. Вы ведь сказали, что ребенок пел, так ведь? А тогда… Если у него нет голосовых связок… Вы это понимаете?

Он глубоко вздохнул и покачал головой.

– Если бы я понимал. Черта с два я понимаю! И надо же, чтобы такое случилось именно с вашим ребенком!

– Что же, собственно? – спросил я в отчаянии.