— В такой темноте нельзя работать, — обиженно ответил Ослик. — Можно упасть и сломать ногу. Или напороться на бамбуковую палку, и тогда начнётся заражение.
Он замолчал, и мне ничего не оставалось, как вернуться на руль. Рулил я недолго. Вскоре нас с Осликом сменил второй штурман, которого все звали Кит Китыч, хотя по судовой роли он значился как Андрей Павлович.
Все это очень подозрительно…
Засыпая, я решил следующим вечером порасспросить Ослика о старпоме, но не знал, как увязать эту щекотливую тему со звездами.
А наутро на нас обрушился ураган. И хотя боцман утверждал, что урагану этому всего четыре балла, вечером мне было не до расспросов. Я обессиленно висел на руле, а Саша по причине отсутствия звезд взахлеб рассказывал мне о своем другом увлечении: японских стихах «хайку», в которых в три строки надо уложить какой-нибудь вселенский смысл. Я его не перебивал, я просто боялся открыть рот, и Саша охотно декламировал:
Может быть, в другой обстановке я бы принял участие в обсуждении этих стилистических извращений. Но я был полностью сосредоточен на симптомах морской болезни и промолчал.
— Или вот ещё:
Тут уж я не выдержал и, по-моему, эффектно и вполне философски завершил Сашину «хайку»:
— Да затрахайся все оно в доску!
В этот вечер наши мировоззрения не совпали. Но все же обиженный Ослик признал мою причину уважительной и отпустил меня с вахты досрочно. Я уполз на бак, самое раскачиваемое место на судне, и сидел там, скорчившись у центрального клюза. Море швыряло мне в лицо пригоршни пены, и я отвечал ему тем же…
Через день я чувствовал себя гораздо лучше и отработал нормально, но вечером всё-таки пробрался на бак. Для самоутверждения.
Ветер стихал, и море готовилось к отдыху. Оно еще ворочалось в своем тысячемильном ложе, из которого так настойчиво пыталось выпрыгнуть два дня назад, но постепенно успокаивалось, вытягивалось, затихало, сменив яростный вой на сонное бормотанье. В разрывах туч появились звезды, и где-то у горизонта матовым облаком расплывалось пятно луны.
Я тоже отдыхал. Просто сидел, наслаждаясь тёплым дыханием Аравийского моря и оклёмывался от суматошной стоянки, от тяжелого похмелья морской болезни, от обилия новых впечатлений. Вообще-то, здесь не так уж и плохо.
Я не сразу понял, что изменилось в черном воздухе, слабо подсвеченном зашторенными иллюминаторами надстройки, и, только окончательно стряхнув с себя задумчивое оцепенение, сообразил: по палубе через бамбуковые завалы пробирался человек.
Отшатнувшись от борта, я перепрыгнул через бухту каната и присел. Теперь я отчетливо видел два силуэта, осторожно продвигающиеся в мою сторону.
Слабо звякнул металл — приотворилась железная дверь. Двое проскользнули внутрь. В этом помещении их могло интересовать только одно: лаз в трюм. Меня лаз интересовал постольку-поскольку, но крадущиеся люди всколыхнули далекие-далекие воспоминания о тех временах, когда я был не матросом первого класса, а всего лишь рядовым частным детективом.
Я последовал за ними.
В помещении тускло горела лампа. Я подошёл к откинутой крышке люка и, заглянув в трюм, услышал глухие голоса. Я подождал, и когда голоса отдалились, нырнул вниз.
Метрах в трех от лаза лежали ровные ряды мешков. Я спрыгнул на мешки, упал и сразу отполз в сторону от просвета. Меня не заметили и не услышали. Две неясные тени, очерченные слабым светом фонарика, переговариваясь, копошились в углу.
Колькин голос я сразу узнал. Попозже узнал и второго. Это был тоже моторист, то ли Славик, то ли Владик, но обычно его звали Хомутом.
— Ну чего ты там нашёл?
— Да не ухватиться никак! Её на качке прижало, наверное, расклинилась, зараза. Сюда посвети!
— Ты за один бок потяни, попробуй… Сейчас помогу.
— А если соскочит?
Они были слишком увлечены своей таинственной проблемой, поэтому я встал, перешел на другой борт и подтянулся поближе к сцене.
В кругу света от фонаря появился большой чёрный пластиковый мешок. В нём явно находилась коробка — я видел торчащие натянувшие пластик углы даже без бинокля.
В коробке как-то очень душевно звякнуло.
— Осторожно, ты что, Хомут! — вскрикнул Колька, забыв о конспирации. — Я из-за этой водки чуть в яму со змеями не угодил. Хорошо ещё, что спрятать успели.
— Да кончай ты, ничего с ней не сделается! Дальше пакета не убежит. А через десять дней в Кейптауне ещё купим.
— Ладно, пошли…
Они подхватили мешок и двинулись к освещенному квадрату лаза, а я скептически покивал им вслед. Один—ноль в пользу Чарика.
Надо было выждать минут пять, и я полез в карман за сигаретами. Ни сигарет, ни зажигалки я не обнаружил — оставил на баке. Хорошо хоть, доморощенные бутлегеры не закрыли за собой крышку люка. И хорошо, что они прятали здесь водку, а не наркоту, иначе мне пришлось бы раскрыться, и я бы окончательно потерял возможность узнать, что значит: посадить на шарошку.
Внезапно на меня обрушилась темнота, абсолютно черная и молчаливая. Я рванулся туда, где только что светился выход, ударился коленом, запнулся и упал на мешки. Я хотел громко выругаться, но сдержался. Темнота настойчиво призывала к тишине. И в тишине я услышал шаги. Кто-то, осторожно ступая, шел по мешкам. Шел ко мне.
Мне трудно судить, насколько я храбрый. При свете дня я бы не побоялся столкнуться нос к носу с очень диким и очень мертвым носорогом в джунглях или с живым белым медведем в зоопарке. Но, когда кто-то ко мне подкрадывается с нехорошими намерениями в полной темноте, мне, как правило, становится страшновато.
Человек споткнулся и задержал шаг. Я дважды перекатился через спину в сторону борта и уперся плечом в выступающий шпангоут. Легкая дрожь покинула конечности, перелилась в желудок и там начала постепенно перевариваться.
Он такой же слепой, как и я! И идёт он не ко мне, а в мою сторону. Он даже не подозревает, что я лежу совсем рядом, прикинувшись мешком с рисом, и если я сейчас вскочу и хрипло гавкну, ему это может показаться настолько забавным, что он будет смеяться до конца жизни. Но я не буду этого делать, потому что этот очередной искатель кладов очень меня интересует.
Со стороны люка раздались беспечные шаги, и в трюме суматошно запрыгал жёлтый луч. По трапу спускался Хомут, а на спине у него дергался подвешенный через плечо включённый фонарь.
