И тут произошло нечто, чего он явно не ожидал. Сначала я увидел, как восторг и упоение победой уступают на его лице место непониманию и ужасу, а потом его тело осветилось изнутри, словно разделенное пополам ярко-красной «чертой»… Чаша выпала из его рук и покатилась по полу. Маг пошатнулся и со свистящим стоном схватился руками за горло. По мере того как свет, раздирающий кудесника изнутри, набирал силу, кружащийся в воздухе вихрь стихал. Одновременно терял былую прозрачность и пантакль, начертанный на каменных плитах. Теперь он уже не освещал фигуру Жеводана, напоминал раскаленный докрасна лист железа. И, видимо, нечто похожее испытывал и Жеводан — из-под его ног тянулись вверх сизые струйки дыма, а в воздухе отчетливо запахло паленым мясом.
И тут я почувствовал, что смертельные объятия больше не сжимают мою грудь. Гигантская змея безвольно лежала у моих ног, на глазах теряя упругость и цвет, и стремительно уменьшалась в размерах.
Жуткий вопль всё же сумел вырваться из окровавленного и обугленного рта погибающего мага. Не успело эхо повторить последний звук его предсмертного крика, как раскалённый пантакль взорвался миллиардами крошечных осколков, и Жеводан рухнул в зияющую бездну, открывшуюся под пятиконечным провалом. Пол дрогнул под моими ногами, словно недра земли разорвал мощный взрыв. В бликах угасающего света я заметил, как деревянная чаша медленно катится к краю провала. Словно что-то толкнуло меня изнутри, и прежде чем я сообразил, что делаю, я прыгнул вперёд, стремясь дотянуться до Грааля. Мои пальцы коснулись теплого полированного дерева, и я судорожно сжал чашу в кулаке. Но в этот момент земля вздрогнула ещё раз, и, соскользнув с гладких плит, с криком отчаяния я рухнул в леденящий холод бездны.
Сквозь липковатую паутину бездумного забвения до меня донёсся чей-то голос, окликающий меня по имени. Я попытался уйти ещё дальше, в темные лабиринты серых снов, но чьи-то настойчивые руки уже трясли меня за плечи и зачем-то били по щекам. Я сморщился и застонал.
— …Ну, наконец-то, — донесся до меня голос Петрова. — Давай, давай же, приходи в себя. Ну, давай же… Давай!..
Тени шарахнулись от меня в стороны, мрак стал отступать, и меня выдавило в реальность. Я открыл глаза и плавающим взглядом посмотрел на склонившееся надо мной лицо.
— Вот и хорошо, вот и молодец, — обрадовался Петров. — Как ты? В норме? Меня узнаешь? Ну-ка, скажи: кто я такой?
— Ты тот кусок дерьма, который втравил меня во всю эту историю, — с трудом шевеля сухими губами, сказал я. — Ты — тот самый кусок идиотизма, из-за которого я…
— Узнал, — расплылся в довольной улыбке Петров. — Узнал!.. А теперь проверь — руки-ноги целы? Нигде ничего не болит?
Я попытался пошевелить руками или ногами, но не смог.
— Не слушаются, — пожаловался я. — Словно кто-то сжимает меня, держит.
— А-а, так это из-за осколков кирпичей. Ты наполовину засыпан разным мусором вроде штукатурки и камней.
— А разгрести ты все это не мог?! — рявкнул я, рывком выбираясь из-под завала. — Строишь тут умные рожи, а кучу мусора с меня лень убрать… Что за ерунда?.. Ничего не болит… Даже ребра… И впрямь не болит, — удивился я, ощупывая бока. — Чудеса… Я же точно помню, как меня о перила… Затем о стену… Затем… Ну, не болит, и хорошо… Скажи мне честно: все кончилось?
— Кончилось, — счастливо просиял Петров. — Даже следа не осталось… Разве что вот эта дыра…
И он указал рукой на пятиконечную дыру в потолке над моей головой.
— Так, значит, мне не показалось? — удивился я. — Я действительно падал в бездну?
— Падал, — так же радостно подтвердил Петров. — Но она почему-то тебя не приняла. Закрылась перед самым твоим носом… Я уж думал — конец тебе. А потом гляжу — ты лежишь внизу… целёхонький… Только зеленый очень. Я перепугался, думал — покойник… Но ничего: порозовел, зашевелился, и вот…
Я ещё раз ощупал бока и, удивленно покачав головой, поднялся на ноги. Мой взгляд привлекла оставшаяся лежать на месте моего падения чаша.
— Надо же, цела, — удивился я, поднимая её. — Я рухнул на неё всем весом с высоты трёх метров, а она — цела… Ни единой царапинки…
Вытаращив глаза, Петров, словно завороженный, смотрел на чудом уцелевшую чашу. Дрожащими руками он по тянулся к драгоценной реликвии, но я быстро спрятал её за спину и показал невольному напарнику кукиш:
— Вот это видел?.. Хватит с меня приключений. Я тебе её отдам, потом её снова кто-нибудь стащит, и опять все заново? Нет уж, у меня она будет сохранней. Второй такой ночи я не переживу. У меня и так до сих пор в голове не укладывается: оборотни, монстры, маги, Грааль… А вот почему все кончилось, если мы практически ничего не делали? Мы ведь не успели ему помешать, и он довел обряд до конца… Довел до конца, выпил содержимое этой посудины, и вдруг его словно расплавленным свинцом насквозь прожгло… Помнишь, что говорил Агасфер? Если что-то будет изменено в ходе заклинаний, то содержимое чаши, вместо того чтоб дать ему бессмертие, уничтожит его вернее, чем серная кислота… Примерно так и получилось… По крайней мере, эффект был очень сильный… Но мы же не успели ничего нарушить, так в чем же дело?
— Не знаю, — признался Петров. — Главное, что все кончилось. Я ещё не настолько хорошо разбираюсь в действиях всех этих потусторонних и «здешнесторонних» сил, чтобы вообще что-то понимать…
— Так зачем же ты этим занимаешься?!
— А чёрт его знает, — весело признался Петров. — Иногда я сам себя полным идиотом чувствую. Столько всего непонятного, неразгаданного… Но теперь у меня есть ещё одно реальное подтверждение существования этих самых «сил». Это — ты.
— Вот только этого не надо, — попросил я. — С меня и одного раза хватит. Больше не хочу. Мне не нравится, когда меня пытаются загрызть, задушить или раздавить… Самый отъявленный негодяй мне милее того «шнурка с клыками», который пытался нас раздавить всего полчаса назад. Больше я не Страж. Я самоустраняюсь. Даю самоотвод и категорически требую больше ко мне не обращаться с подобными вопросами.
— Но Грааль-то остается у тебя…
— Исключительно в целях моей безопасности. Его больше некуда девать. А в моем сейфе он будет надёжней, чем в швейцарском банке.
Я нашёл в углу зала мой разодранный и перепачканный плащ, встряхнул его и надел поверх такого же разодранного и перепачканного костюма. Отцепил от лестничных перил покорёженные наручники и проверил боеготовность пистолета.
— Все, — повторил я. — С этой историей покончено, а с новой я и не думаю начинать. Дураков нет… Что ты застыл как вкопанный? Пошли отсюда.
Петров склонился над кучей мусора на полу и что-то заинтересованно разглядывал посреди обломков.
— Вот она, — с каким-то злорадным удовлетворением сообщил он. — Вот она, противная… Это из неё была создана едва не придушившая нас тварь…
Не понимая, я приблизился и вгляделся в то место, на которое он указывал. На полу корчилась и извивалась огромная жирная гусеница серо-жёлтого цвета.
— А что из себя корчила! — покачал я головой. — Прям-таки удав… Раздавить?
— Нет, — мстительно сказал Петров. — Я её с собой возьму и изучать буду. Может, приборы какие- нибудь отклонения от нормы покажут… До-олго изучать буду…
— Дело твоё, — согласился я и отошел к окну, за которым слышались чьи-то голоса.
Во дворе стоял желтый милицейский «уазик», и два сонных сержанта с кислыми выражениями на лицах выслушивали жалобные причитания уже знакомого мне прораба. Бегая вокруг компрессора кругами, он возмущенно размахивал руками и вопил с достойной похвалы Станиславского искренностью:
— Все украли! Все унесли! По миру пустили! Что я начальству скажу?! Компрессор нашли, а кто мне
