производства. Пепси-кола, кока-кола, тоник, сухие вина из Франции, Италии, Грузии, водка, виски, джин. В хрустальных ладьях сверкала икра красная, черная, зернистая и паюсная, балык, осетрина горячего копчения и заливная, грибочки маринованные и… Что говорить, накрыто было богато, со вкусом.
Чуть в стороне стояли три девушки: блондинка, брюнетка и рыженькая, все хорошенькие, в меру покрашенные, одеты фирменно, улыбаются, молча кланяются, встречают легким поклоном, тихим приветствием:
– Здравствуйте… Добро пожаловать… Милости просим.
Гости входили свободно, здоровались, некоторые целовали хозяйкам руку, рассаживались, кто где пожелает. Когда все собрались, чуть мешкая посмотрели друг на друга, первым заговорил Басов, мужчина элегантный, спокойный:
– Господа, уверен, некоторая неловкость, которую мы ощущаем, вполне естественна, но скоро пройдет. Я предлагаю выпить за нашу встречу; сегодня о делах не говорить, знакомиться, пообвыкнуть. Завтра утром мы решим, когда и где мы сядем за круглый стол. Забыл представиться, – он слегка наклонил голову, – Басов Игорь Николаевич.
Налили, выпили по первой, начали, не торопясь, закусывать.
– Господа, недавние товарищи, – сказал один из сотрапезников, голубоглазый, чуть выше среднего роста, с приятным, слегка замороженным лицом. – Считаю, негоже нарушать порядок, при котором мы родились и выросли. Коли есть политбюро, должен быть и генсек. – Он налил себе виски. – Нарушать негоже, а не нарушать мы не умеем. Выпьем за нас, людей свободных, отбросивших условности, переступивших через мещанский закон. Меня зовут Юрий Семенович Аблынин. – Он привстал и поклонился.
– Браво, Юрий!
– Вы в свободное время не пишете?
– Сегодня не пишу, – улыбнулся Аблынин. – Но десять лет назад писал приветственные речи для товарищей из ЦК. Говорят, что однажды – сам я, правда, не слышал – один из абзацев моих творений включили в выступление Леонида Ильича.
– Коллеги, меня зовут Валентин Сергеевич Кольцов. – Говоривший был высок и грузен, лет пятидесяти, возможно меньше, просто полнота придавала ему солидности. – Господа, дайте выпить и закусить, а то слушаешь вас, открыв рот, забываешь о главном.
Сидевшие за столом рассмеялись, зазвенели бокалы, застучали ножи и вилки. Стоявшие поодаль девушки шептались, затем высокая полногрудая брюнетка отделилась от подруг, подошла к столу.
– Приятного аппетита. Могу предложить солянку из осетрины, борщ украинский, куриную лапшу. – Она кокетливо улыбнулась.
Гости начали благодарить и от первого блюда отказываться, лишь бритоголовый русак, окая, спросил:
– А можно из куриной лапши отлить чашку бульона? Меня зовут Александр Александрович.
– С превеликим удовольствием, Александр Александрович. – Брюнетка поклонилась, хотела отойти, но Басов взял ее за руку:
– Извините, красавица, как вас зовут? Неудобно окликать вас, как в забегаловке, «девушка»!
– Люся. – Брюнетка сделала книксен и убежала.
– Интересно, она обслуживает только за столом? – произнес Басов, сыто захохотав. – Коллеги, выпьем по предпоследней и будем жить дружно.
Он был широкоплеч, грузен и очень обаятелен, Басов Игорь Николаевич.
– Я единственный, кто не представился, – тихо сказал мужчина лет сорока, но совершенно седой. Он поправил массивные очки и продолжал: – Чертов Николай Андреевич.
– Ваше и наше здоровье, Николай Андреевич, – окая, сказал Александр Александрович, оглаживая бритую голову. – Я когда представлялся, назвал лишь имя-отчество, опустил фамилию. Тут девица стояла, а моя фамилия Файт, при моей русопятости требует объяснений. У меня прадед был Самуил Файт. Я на одну шестьдесят четвертую еврей. В школе меня «жидом» обзывали, я поклялся фамилию сменить. Когда повзрослел, задумался. Дед не сменил, отец не сменил, чего это я стану менять? Я мужик, как видите, русский, окаю не нарочно, отучиться не могу. Антисемитов не люблю. Полагаю, нелюбовь не от прадеда, а от образования.
Все снова выпили. Аблынин белоснежным платком протер губы, сказал:
– Делить людей по национальности может только кретин. Люди бывают умные и глупые, честные и подонки, а не черные и белые. – Он вновь наполнил рюмку. – Но принимать на работу, не учитывая национальность вообще, тоже глупо. Я очень настороженно беру на службу или приближаю к себе кавказцев. Я их не разделяю по национальности, сторонюсь.
– Разделяю. – Басов выпил. – Мы, русские, интернациональны, нас много, землю никто не мерил. Никакой начальник не возьмет на работу человека, при других равных условиях, только потому, что человек – русский. А грузин грузина, еврей еврея возьмет. У маленьких народов, у людей, чьи предки были разбросаны по нашему шарику, большая тяга друг к другу.
Обедали долго, из-за стола поднялись не разом, расходились по-английски.
Крячко поселил Харитонова на конспиративной квартире, оставил двух оперативников, сказал: «На улицу не отпускать, глаз не сводить, в уборную сопровождать, ночью попеременно дежурить», – и уехал к Орлову.
Генерал, сидя в своем кабинете, отвечал на телефонные звонки, принимал людей, не очень вникая, решал третьестепенные вопросы. Орлов ждал возвращения Станислава Крячко.
Полковник вошел, плотно прикрыл массивную дверь и, не обманываясь сдержанностью генерала, сказал:
– Все нормально.
Орлов откинулся в кресле, сцепил пальцы на животе, кивнул и закрыл глаза.
– Рассказывай.
Крячко доложил о происшедшем коротко, но достаточно подробно, в конце сказал:
– Голос у Льва Ивановича ровный и спокойный.
– У него всегда один и тот же голос. Однажды, когда очередной министр громыхал кулаком по столу и кричал, что отдаст Гурова под суд, Лева ответил, что суд будет позже, а графин с водой упадет сейчас.
– Да, Лев Иванович может. – Крячко даже за глаза никогда не называл друга по имени.
Орлов отлепился от спинки кресла, навалился на стол:
– Ты знаешь, где тонко?
Станислав понимал, ответа не ждут, молчал.
– Лева не знает ни границ территории, которую курирует группировка, ни споров с соседями.
– Так следовало с Харитоновым обсудить.
– Я Леве сказал, он воспротивился. И он по-своему прав. Пойми, Станислав, вопрос о территории и спорах с соседями возник после того, как было объявлено, что съезд назначен на двадцатое. Оставалось два дня. Начни Гуров обсуждать с Харитоновым, как, что и так далее, хитрый авторитет мог догадаться, что полковник собирается предпринять. Как он распорядится полученной информацией, неизвестно. Возможно, и предупредит шефа, мол, имею информацию, что менты собираются на съезд проникнуть.
– Так надо было его задержать… – Крячко замолчал, сообразив, что говорит глупость.
– Вот именно, говорить – рискованно, задерживать просто нельзя, ехать, не имея информации, тоже рискованно. Гуров решил, что наименьший риск – это ситуация, когда вопрос разрешает он сам. Я согласился.
– Да, налево пойдешь – плохо, направо – тоже нехорошо. – Крячко почесал за ухом. – Если за круглым столом начнется выяснение спорных вопросов, Гуров окажется на сковородке.
– Потому на съезде Лева, а не Крячко. Хотя ты говорил, что режиссеру больше понравился Станислав Крячко.
– Я никогда в жизни с Львом Ивановичем силой и талантом не мерился.
– Лжешь, в молодости мерился.
– Так в детстве в кроватке писался.
– Все. Закрыли вопрос. Сейчас ты найдешь полковника Сутеева, скажешь, мол, генерал просит
