глотку. Усвоил?
– Раз так решили, – промямлил Харитонов, вынул из кармана листок с адресом.
– Молодец, будешь слушаться, все будет о'кей! – Крячко достал из-под куртки телефонную трубку с антенной, крутанул диск, продиктовал адрес и пароль, хлопнул Харитонова по плечу. – Двигай.
– Куда?
– Пока на Тверскую, дальше зависит от тебя. Договоримся – поедем на конспиративную квартиру, где ты поживешь, пока ваш съезд не закончится. Не договоримся – двигаем прямиком в тюрьму.
– Простите, но Лев Иванович…
– Ты меня слушай, вякать опосля будешь, когда осознаешь. Гуров мой начальник, я его уважаю. Но с его методами работы не согласен. Генерал тоже не согласен. Гуров, конечно, ас, слов нет. Он в конторе в авторитете, но его фигли-мигли с вашим братом не всем нравятся. Я это к чему? У тебя когда первый выход на связь с Ляльком?
– В двенадцать тридцать.
– Вот и ладушки, правь в сторону этого пансионата. Не доезжая двух километров, остановишься. В двенадцать тридцать ты доложишься шефу, а в конце завопишь, что машинка отказывает, присылать никого не надо… На связь больше не выйдешь.
– Зачем рисковать? – Харитонов понял, как Гуров рискует, агенту на жизнь мента было, конечно, наплевать. Но теперь его, Харитонова, жизнь намертво скована с жизнью полковника. Гуров провалится, Харитонова зарежут, хоть на воле, хоть в камере или зоне, но зарежут или повесят наверняка. – Зачем рисковать? – повторил он. – Лялек человек неуправляемый. Потеряв со мной связь, он чего угодно может выкинуть. Набьет две машины автоматчиков и заявится в пансионат. У меня с ним связь в двенадцать тридцать, затем в двадцать три или в ноль часов. Пусть Гуров сочинит сообщение, вы его примете, мы подъедем к пансионату, и я сообщение передам.
– Не хочешь в камере сидеть, чую, не хочешь. Ладно, раз ты такой умный и покладистый, будешь жить как человек. Лучше, чем обычный человек, тебя будут надежно охранять.
Пансионат «У озера» – двухэтажный особняк, построенный в начале века, – некогда принадлежал русскому купцу Петру Мамонову. Пришли большевики, Мамонова не расстреляли, так как он, по случаю, проживал в данный момент в Ницце, где забавлялся, проигрывая жалкие копейки в рулетку.
Большевики, люди исправные, жителей особняка согнали гуртом, особо не разбирая, кто барин, кто слуга, и погнали в Сибирь. Как положено, дорогую обстановку растащили, сожгли, мраморную лестницу побили, паркет изуродовали, поселили семьи красноармейцев и активистов из соседних деревень. Во что превратилась барская усадьба – описать невозможно.
Когда власть встала прочно и партия натянула вожжи, разобралась, что же от России осталось, в особняке разместился райком.
В годы войны райком уехал, заглянули в особняк немцы, обустроиться не успели, бежали.
В последующие годы жили в особняке кто придется, ставили печки-времянки, взламывали паркет на растопку.
Партия была крепка и вернулась. Как люди не издевались над особняком, он, красавец, временами ободранный, расстрелянный, так и стоял в вековом бору – особняком. Секретари менялись, время текло, люди рождались и умирали, в общем, жили, и некоторые дотянули до перестройки.
Демократы партийных функционеров разогнали, особняк отобрали, куда его девать – решить не могли, руки не доходили.
Партийцы надели другие костюмы, вступили в другие партии, наприватизировали деньжат и на аукционе, буквально за копейки, называется «по остаточной стоимости», особняк купили.
Если бы Петр Мамонов на день воскрес и узнал, за сколько продан его загородный дом, купец моментом бы спрятался назад, в фамильный склеп под Парижем.
Умывшись, слегка подрумянившись, особняк, наращивая цену, переходил из рук в руки. Наконец ему повезло. Пришел Хозяин. Он оценил качество постройки, высоту потолков, вложил в реконструкцию миллионы долларов, назвал особняк пансионатом «У озера» и начал сдавать его за валюту иностранцам и всяким американцам, выгребать лопатой вложенную в реконструкцию и оборудование валюту.
Около полудня на стоянку у особняка подкатил «Мерседес-300», замер, но из машины никто не вышел. В течение пятнадцати минут, сверкая лакированными телами, подкатили еще четыре иномарки, водители вышли из машин, приблизились друг к другу.
– Здравствуйте, господа.
– Здравствуйте, отличная погода.
– Здравствуйте, рад знакомству.
– Здравствуйте, надеюсь, здоровье в порядке?
– Здравствуйте, спасибо, не жалуюсь.
Когда коллективный пароль был собран, приехавшие, раскланиваясь, уступая друг другу дорогу, прошли в особняк.
Здесь приехавших ждали. Молодой, лет тридцати, мужчина в элегантной тройке не российского пошива, с фальшивой улыбкой и идеально выведенным пробором, поклонился достойно, сказал:
– Здравствуйте, господа. Я благодарю вас за честь, которую вы оказали мне своим прибытием, надеюсь, останетесь довольны. Имеется бар, где вы можете перекусить и пообедать, при желании вы можете заказать еду и напитки. Небольшая формальность: несмотря на то, что особняк находится в частном владении, прошу сдать паспорта. Собственность частная, но она находится в России, порядки соответствуют. Власти о нас не забывают, порой заглядывают.
Господа сухо ответили на приветственную речь, отдали свои паспорта, после чего гостей развели по апартаментам.
Встречавший гостей директор, администратор или мажордом, можно назвать как угодно, Рубен Юрьевич Воронов внимательно изучил паспорта. Делал это он по укоренившейся привычке, так как догадывался, что документы липовые.
Аблынин Юрий Семенович, прописан в Москве, сорок пять лет, холост.
Басов Игорь Николаевич, москвич, сорок лет, холост.
Кольцов Валентин Сергеевич, москвич, сорок два года, холост.
Чертов Николай Андреевич, москвич, тридцать восемь лет, холост.
Файт Александр Александрович, москвич, сорок один год, холост.
Рубен Юрьевич собрал паспорта в стопку, запер в сейф и подумал, что собравшиеся друг друга не знают, каждый выписывал себе паспорт индивидуально, потому все уроженцы Москвы и холостые. Хороший опер, если посмотрит все пять паспортов вместе, сразу поймет, что липа. Пять мужиков в таком возрасте и все холостые. Липа, так не бывает.
Крячко остановил свой «Мерседес» на шоссе у въезда в заповедник, повернулся к сидевшему рядом Харитонову, сказал:
– Что ни говори, а деньги – сила. Неплохое местечко выбрали авторитеты.
– Они и знать не знают, – ответил Борис Михайлович. – Я к благоустройству отношения не имел, но судя по голосу, манере говорить, вопрос решал человек, окончивший университет, а не прошедший через КПЗ и зону. Мне пора выходить на связь.
– Сейчас выйдете. – Крячко взглянул на часы, вынул из кармана рацию, сказал: – Привет, коллега.
Гуров ответил почти сразу:
– Привет, Станислав. Собрались, нас пятеро, люди культурные, одеты хорошо, говорят грамотно, особо я пока не приглядывался. Двухэтажный роскошный особняк, построен в начале века, оборудование современное. Станислав, в помещении с такими высокими потолками я в жизни не жил…
– Хватит ерунду пороть, командир. Главное, ты знакомых не встретил?
– Это вряд ли, знаешь, у меня память на лица отличная. Если кто-нибудь из них меня и видел, так мельком, узнать не может. Будь здоров, передавай привет, я приму душ, выпью рюмку и направлюсь обедать.
– Удачи. – Крячко отключился. – Слышал? Связывайся со своим ублюдком-шефом, докладывай.
Обедали в баре, за большим, персон на двенадцать, столом, так что разместились свободно – так было сервировано. В центре стола хозяева разместили напитки, в основном импортного
