лучше этой. — Он быстро листал книгу.

— Что, тоже для холодильника?

— Нет, — ответил он, прервав на секунду свои поиски. — Ее скорее следует поместить во все государственные учреждения страны; лучше всего — выбить в камне.

Паола повращала рукой, призывая Брунетти поторопиться и найти уже эту цитату.

Через пару минут он наконец отыскал нужное место. Устроился поудобнее, вытянул руку с книгой вперед и, повернувшись к Паоле, повел речь:

— Цицерон перечисляет обязанности каждого уважающего себя консула, но, я думаю, они распространяются на всех политиков. — Паола кивнула, и Брунетти, уставившись в книгу, начал с выражением читать: «Он обязан оберегать жизнь и интересы каждого человека, отвечать высоким запросам соотечественников-патриотов и ценить благополучие общества выше своего собственного».

Паола молчала, обдумывая эти слова. Наконец она закрыла свою книгу и бросила ее на стоящий рядом столик:

— А я-то думала, это я беллетристику читаю.

Утром все вокруг замело. Брунетти понял это, не успев открыть глаза и толком проснуться, — по тому, какой необычный свет струился в окно. Он выглянул наружу и увидел на перилах балкона миниатюрный снежный хребет. Крыши окрестных домов побелели, а над ними сияло небо такой пронзительной голубизны, что было больно глазам. Ничто не нарушало синеву небес, как будто за ночь кто-то аккуратно собрал все облака, выгладил и белоснежной простыней расстелил по городу. Приподнявшись в постели, Брунетти любовался стихией и пытался вспомнить, когда в последний раз у них случалось нечто подобное — чтобы выпавший снег полежал хоть немного, а не был тут же смыт потоками дождя.

Интересно, как много снегу навалило. Брунетти повернулся к Паоле, торопясь разделить с ней свой восторг, но, убедившись, что она спит, возвышаясь рядом с ним еще одной белоснежной горой, довольствовался тем, что вскочил на ноги и подбежал к окну. Колокольня Сан-Паоло и расположенная ниже церковь Санта-Мария-Глориоза-деи-Фрари утопали под белыми снеговыми шапками. Брунетти отправился в кабинет Паолы, из окна которого открывался вид на колокольню Сан-Марко. Венчающий ее золотой ангел блестел и переливался в искристом сиянии снежинок.

Откуда-то издалека послышался колокольный звон, но из-за снега, засыпавшего все вокруг, звучал он немного непривычно, и Брунетти не смог определить ни в какой церкви звонят, ни даже с какой стороны несется перезвон.

Вернувшись в спальню, он вновь подошел к окну. На заснеженном балконе птички уже проложили лапками крохотные дорожки следов. Одна из них вспорхнула с перил и улетела, словно не в силах устоять перед искушением нырнуть с разгона в самую сердцевину этой восхитительной белизны. Не задумываясь, Брунетти распахнул балконную дверь и, наклонившись, потрогал снег, чтобы выяснить, какой он — чуть влажный и липкий, из которого получаются отличные снежки, или сухой, который при ходьбе так приятно рыхлится под ногами.

— Ты что, совсем с ума сошел? — послышался голос Паолы. Она говорила в подушку, что нисколько не уменьшало ее ярости. Молодой Брунетти обязательно притащил бы ей снежок в постель, но Брунетти нынешний удовлетворился тем, что присел на корточки и, прижав руку, оставил на снегу свой отпечаток. Снег, как он заметил, был сухим.

Он закрыл балкон и уселся на кровать.

— Там снег идет, — поделился он.

Подняв руку, отпечаток которой теперь красовался на балконе, он медленно поднес ее к плечу жены. Паола лежала, отвернув голову в другую сторону и почти целиком накрывшись подушкой, но он без труда услышал ее слова:

— Если хоть мизинцем этой руки до меня дотронешься, я с тобой разведусь и детей заберу.

— Они уже взрослые, сами решат, с кем остаться, — ответил Брунетти голосом, полным олимпийского спокойствия.

— Я умею готовить.

— Верно, — признал свое поражение Брунетти.

Паола вновь погрузилась в сладкую дрему, и Брунетти ушел принимать душ.

Спустя немногим более получаса он вышел на улицу, успев проглотить первую за день чашку кофе и не забыв прихватить шарф. Сегодня он решил обуться в ботинки на толстой резиновой подошве. Тротуары были засыпаны девственно чистым снегом, который так чудесно пинать ногами. Засунув руки в карманы теплой куртки, Брунетти прокатился на одной ноге вперед, уверяя себя, что делает это с единственной целью — понять, скользко на дороге или не очень. Он с радостью обнаружил, что снег совершенно не скользкий и больше всего похож на кучу мягкого пуха. Брунетти шагал, поочередно, то одной, то второй ногой взметая перед собой белые фонтанчики.

Добравшись до перекрестка, он обернулся и с гордостью посмотрел на проделанную им работу. Венецианцы спешили на службу, срезая дорогу через campo, взбивая и разбрасывая в стороны снег. Кое-где на площади, там, где снег начал потихоньку таять, уже появились залысины, сквозь которые просвечивала брусчатка. Прохожие, все как один, двигались опасливо, словно только что ступившие с корабля на сушу моряки, которые еще не очень твердо держатся на ногах. Но все равно на большинстве лиц Брунетти видел детский восторг, как будто перед ним были школьники, которым сообщили, что уроки отменяются и можно целый день гулять. Люди, даже незнакомые, улыбались друг другу и обменивались комментариями по поводу погоды.

Остановившись у своего любимого киоска, Брунетти купил свежий номер «Il Gazzettino».

«Рецидивист», пробормотал он про себя, беря в руки газету. На первой полосе была напечатана небольшая заметка про убийство в Маргере: буквально пара абзацев и отсылка к продолжению на первой странице второй тетрадки газеты. Брунетти послушно пошуршал листами и погрузился в чтение. В статье говорилось, что на территории индустриального комплекса в Маргере вчера был обнаружен труп неизвестного мужчины. Его застрелили и бросили на пустыре, где на него наткнулся ночной сторож. Карабинерия заявила, что у них есть несколько перспективных зацепок и что они надеются вскорости опознать погибшего.

Брунетти поразило, как небрежно и поверхностно отнеслись журналисты к своей работе. Можно подумать, что выдуманные ими сторожа каждый день находят по трупу. В статье не было ни описания убитого, ни указания точного места, где его обнаружили. Ни словом не упоминалось и о том, что погибший тоже служил в карабинерии. Интересно, подумал Брунетти, что у них за источник информации? Какой смысл печатать подобные небылицы и выдавать пустые измышления за реальные факты?

Возле моста Риалто Брунетти закрыл газету, сложил ее пополам и сунул под мышку. На другом берегу он остановился, задумавшись, идти дальше пешком или предпочесть лодку? Он выбрал второй вариант — в основном из-за того, что ему захотелось проплыть мимо площади Сан-Марко, укрытой снегом.

Брунетти сел на катер второго маршрута, самый удобный, чтобы быстрее добраться до работы. Пока они плыли по Большому каналу, Брунетти стоял на палубе, зачарованный видом города, всего за одну ночь совершенно преобразившегося. Причалы канала были абсолютно белыми; стоящие на приколе укрытые брезентом гондолы были абсолютно белыми; даже узкие улочки, ведущие от канала к центру с его достопримечательностями, и те были белыми — по ним сегодня еще не ступала нога человека. Проплывая мимо муниципалитета, Брунетти поразился, до чего угрюмыми кажутся заснеженные здания; только дома из красного или бледно-желтого кирпича ухитрялись хранить достоинство на фоне ослепительного снега. Фасад palazzo Мочениго напомнил Брунетти, что как-то раз он побывал в нем вместе со своим дядей; впрочем, зачем они туда ходили, он уже забыл. Справа возвышался palazzo Фоскари с припорошенными снегом подоконниками, а слева — palazzo Грасси: сегодня этот склад второразрядных произведений искусств выглядел особенно непривлекательно; затем лодка скользнула под мост Академии. Пешеходы на спуске