визы, предъявляя доказательства того, что учатся в университете Падуи. Брунетти усмехнулся, когда увидел, на каких факультетах они числятся, — несомненно, выбраны для отвлечения как раз такого внимания, которое сейчас их настигло: история, закон, политология, психология, агрономия. Он рассмеялся над такой изобретательностью — последней в этом перечне дисциплины в университете вообще не преподавали. Возможно, доктор Мессини окажется эксцентричным человеком.

Доктор пришел ровно в назначенное время, Риверре открыл дверь кабинета Брунетти точно в два тридцать и объявил:

— К вам доктор Мессини, синьор!

Брунетти поднял глаза от списков медсестер, коротко кивнул Мессини, а потом, как будто вспомнив, встал и махнул рукой в сторону стула перед своим столом.

— Добрый день, Dottore.

— Добрый день, комиссар. — Мессини занял место на стуле и стал оглядывать кабинет: ему надо получить представление об окружении, а главное, о человеке, на встречу с которым он пришел.

По типу внешности Мессини смахивал на вельможу эпохи Возрождения, богатого и продажного. Крупный мужчина, достигший той точки жизни, когда мышцы быстро превращаются в лишний вес, а вскорости и в жир. Его лучшая черта — рот: губы полные, хорошего разреза, уголки от природы приподняты как бы в улыбке, что предполагало неплохое чувство юмора. Нос короче, чем подобало бы такой крупной голове, а глаза посажены близковато друг к другу — на тот волосок, который оставляет черты правильными, но красоту похищает.

Его одежда свидетельствовала о богатстве, как и обувь. На зубах такие мудреные коронки — даже выглядят слегка пожелтевшими от возраста, и зубы эти показались в дружеской улыбке, когда он наконец изучил кабинет и обратил свое внимание на его хозяина.

— Вы говорили, что есть какие-то вопросы насчет людей, работающих у меня, комиссар?

Голос небрежный и спокойный.

— Да, Dottore. У меня есть вопросы по вашему штату медсестер.

— И что это за вопросы?

— Как получилось, что они работают в Италии?

— Я уже говорил вам утром по телефону, комиссар… — начал Мессини, извлекая пачку сигарет из внутреннего кармана пиджака. Он без спроса закурил, огляделся в поисках пепельницы и, не найдя, положил горелую спичку на край стола. — Я не задумываюсь над вопросом штата. Это дело моих администраторов, я за это им плачу.

— И уверен, щедро платите. — Улыбка Брунетти была неприкрыто двусмысленной.

— Очень. — Доктор понял и замечание, и тон и набрался смелости от того и другого. — В чем проблема?

— Ряд ваших работников не имеют необходимых разрешений на легальную работу в стране.

Мессини поднял брови так, что это могло сойти за шок.

— Мне трудно поверить в это. Уверен, что на все разрешения документы подавали и заполняли все формы. — И посмотрел на Брунетти, который только слегка улыбался, глядя в бумаги перед собой. — Конечно, комиссар, если в данном случае что-то просмотрено, надо заполнять другие анкеты, и… — он сделал паузу в поисках дипломатичных слов и даже нашел их, — заплатить какие-то налоги на заявления, — хочу заверить, что с радостью проделаю все необходимое, чтобы нормализовать ситуацию.

Брунетти улыбнулся — замечательное владение эвфемизмами.

— Очень щедро с вашей стороны, Dottore.

— Очень мило, что вы так сказали, я думаю, это было бы только правильно. Хотел бы сделать все, что смогу, чтобы остаться на хорошем счету у властей.

— Как я уже сказал, это щедро.

Комиссар надеялся, что улыбку его Мессини сочтет продажной. Очевидно, это ему удалось, потому что Мессини молвил:

— Но вам надо было дать мне знать об этих налогах на заявления.

— На самом деле, — комиссар отложил бумаги и глядел на собеседника, который, он заметил, испытывал трудности с пеплом на сигарете, — я хотел поговорить с вами не о медсестрах. Это насчет члена ордена Святого Креста.

Опыт его заставлял считать, что нечестные люди редко выглядят невинными, но Мессини выглядел сразу и невинным и смущенным.

— Святого Креста? В смысле — монахини?

— Я уверен, там есть и священники.

Кажется, это для него новость.

— Да, думаю, есть. — Мессини помолчал. — Но в домах престарелых работают только монахини.

Его сигарета догорела почти до фильтра.

Брунетти смотрел, как он глянул на пол, отбросил эту идею, но не сигарету, и очень аккуратно пристроил ее стоймя на необгорелом конце рядом со спичкой на столе.

— Примерно год назад одну из сестер перевели.

— Да? — произнес Мессини со слабым интересом, очевидно сбитый с толку переменой темы.

— Ее перевели из дома престарелых в Доло в один из здешних, при Сан-Леонардо.

— Ну, раз вы так говорите, комиссар… Я мало что знаю о служащих.

— Кроме как об иностранных медсестрах?

Мессини улыбнулся — опять ощутил под ногами удобную почву.

— Я хотел бы знать, почему ее оттуда перевели. — Прежде чем Мессини успел что-нибудь сказать, Брунетти добавил: — Можете считать свой ответ разновидностью налога на заявления, доктор Мессини.

— Кажется, не понимаю.

— Какая разница, Dottore? Я хотел бы, чтобы вы мне рассказали, что вы знаете о переводе этой сестры. Сомневаюсь, что ее переводили из одного вашего дома престарелых в другой и вы хоть что-то об этом не услышали.

Доктор обдумывал сказанное с минуту, а Брунетти наблюдал игру эмоций на его лице: пытается понять, какие опасности его подстерегают в зависимости от ответа. Наконец он заговорил:

— Не знаю, какие сведения вы ищете, комиссар, но что бы там ни было, я их вам дать не могу. Всеми вопросами по штату ведает начальник лечебниц. Поверьте мне, если бы я мог сразу помочь вам, уж я так и сделал бы, но это не то, с чем я напрямую связан.

Хотя обычно поверить призывали те, кто врали, Брунетти подумал, что Мессини говорит ему правду. Он кивнул и сообщил:

— Несколько недель назад та же сестра покинула дом престарелых. Вы знали это?

— Нет. — И опять Брунетти поверил ему.

— Почему в ваших домах престарелых помогает орден Святого Креста, Dottere?

— Это длинная и сложная история, — отвечал Мессини с улыбкой, которая кому-нибудь еще показалась бы совершенно очаровательной.

— Я не спешу, Dottore. А вы? — Улыбка Брунетти была, напротив, совершенно лишена шарма.

Мессини дотронулся до пачки сигарет, но сунул ее в карман.

— Когда я восемь лет назад принял директорство над первым домом, им полностью управлял орден, а я был нанят только как медицинский директор. Но со временем становилось все более очевидно, что, если они продолжат вести их как благотворительные учреждения, им придется их закрыть. — Мессини наградил Брунетти долгим взглядом. — Люди так… прижимисты.

— В самом деле. — Это все, что позволил себе Брунетти.

— Так или иначе, я рассмотрел финансовое положение заведения — я уже был предан идее помощи старым и больным, — и мне стало очевидно, что оно может выжить, только если начнет оказывать частные услуги. — Видя, что Брунетти в курсе, он продолжал: — И последовала реорганизация — то, что в деловом мире надо, скорее, называть приватизацией, — а я стал администратором, оставаясь и медицинским