— Достаточно ли этого… — Тут голоса ее не стало слышно — зазвонил телефон у нее в кабинете. — Другая линия, надо взять, Гвидо. Господи, только бы по бизнесу!
— Буду за это молиться. И спасибо, Стеффи.
Она засмеялась и отключилась.
Он вышел из кабинета и спустился по лестнице к кабинету синьорины Элеттры. Когда он вошел, она подняла глаза и слегка улыбнулась. Сегодня, заметил он, на ней пуританский черный костюм с высокой стойкой. По верху ее — в том же духе, как клерикальный воротничок торчит из-под лацканов у священника, — тонкий слепящей белизны кант из хлопка.
— Вы так представляете себе монашескую простоту, синьорина? — От него не укрылось, что костюм — из натурального шелка.
— Ах, это! — Тон такой, будто только и ждет следующей благотворительной ярмарки, чтобы от этой вещи избавиться. — Все совпадения с духовенством совершенно случайны, уверяю вас, комиссар. — Потянулась к своему столу, достала несколько листков бумаги и передала их ему. — Прочтете это — уверена, поймете мое желание, чтобы это было случайным совпадением.
Он взял бумаги и прочитал две первые строчки:
— Падре Лючано?
— Он самый. Человек много путешествовал, как вы увидите. — И отвернулась к компьютеру, оставив его читать бумаги.
Первая страница содержала краткую историю Лючано Беневенто. Родился в Порденоне сорок семь лет назад, учился в школе, поступил в семинарию в семнадцать лет. Потом в истории провал, в основном что касается того, где он получал священническое образование, школьный табель, прикрепленный к странице сзади, не свидетельствовал, что он принадлежал к числу выдающихся учеников.
Еще студентом семинарии Лючано Беневенто попался на глаза властям, угодив в какую-то неприятность в поезде, причем с участием ребенка. Мать оставила девочку со студентом семинарии, а сама пошла в другой вагон раздобыть бутербродов. Что там случилось, пока ее не было, так и не выяснилось, и последовавшую неразбериху приписали воображению маленькой девочки.
После рукоположения двадцать три года назад падре Лючано назначен в маленькую тирольскую деревушку, где пробыл три года, его перевели, когда отец двенадцатилетней девочки, обучавшейся катехизису, начал рассказывать односельчанам странные истории про падре Лючано и приводить вопросы, которые тот задавал его дочке на исповеди.
Следующее место служения — на юге, там он задержался на семь лет, потом был отослан в дом, устроенный церковью для священников с проблемами. Природа проблем падре Лючано не раскрывалась.
Пробыв там год, назначен в маленький приход в Доломитовых Альпах, прослужил пять лет, никак не выделившись, под началом пастора, отличавшегося такой суровостью правил, какая, говорят, не имела себе равных во всей Северной Италии. После смерти этого пастора падре Лючано стал пастором вместо него, переведен из этой деревни через два года — упоминание об «источнике неприятностей — мэре- коммунисте».
Оттуда падре послан в церквушку на склонах Тревизо, пребывал там год и три месяца, пока его не перевели, год назад, в церковь Сан-Поло, с кафедры ее нынче проповедует и от нее же направлен внести свой вклад в религиозное воспитание городского юношества.
Брунетти закончил читать.
— Как вы это добыли?
— Пути Господни неисповедимы и множественны, комиссар, — спокойно ответила она.
— На этот раз я серьезно, синьорина. Хотел бы знать, как вы получили эти сведения. — Он не ответил на ее улыбку.
Несколько секунд она его рассматривала.
— У меня есть друг, работает в офисе патриарха.
— Друг-церковник?
Она кивнула.
— И он охотно вам это выдал?
Опять кивнула.
— Как вы устроили это, синьорина? Такую информацию они предпочли бы держать вне досягаемости мирян.
— И я предположила бы то же, комиссар.
У нее зазвонил телефон, но она не стала отвечать. Семь звонков — и тишина.
— У него роман с моей подругой.
— Понятно, — сказал он, потом спросил самым нейтральным тоном: — Вы его этим шантажируете?
— Нет, совсем не так. Он уже давно хочет уйти оттуда — просто выйти на улицу и начать нормальную жизнь. Но моя подруга заставляет его оставаться там.
— В офисе патриарха?
Она кивнула.
— В качестве священника?
Ответ тот же — безмолвный.
— Работать с документами и отчетами вроде этого?
— Да.
— Зачем ваша подруга хочет, чтобы он там оставался?
— Предпочла бы вам этого не говорить, комиссар.
Брунетти не стал повторять вопрос, но и не отошел от ее стола.
— Это ни в каком смысле не преступление — то, что он делает. — Она обдумала то, что сказала, и добавила: — Даже наоборот.
— Мне кажется, я должен знать, правда ли это, синьорина.
Впервые за те годы, что они работали вместе, синьорина Элеттра посмотрела на него с откровенным неодобрением и спросила:
— А если я дам слово?
Прежде чем ответить, он посмотрел на бумаги у себя в руках — плохие фотокопии оригиналов, вверху очень нерезкая, но все же различимая, печать патриарха Венеции. Поднял глаза:
— Не думаю, что это необходимо, синьорина. С тем же успехом я усомнился бы в себе.
Она не улыбнулась, но напряжение ее отпустило — это почувствовалось и в позе, и в голосе.
— Спасибо, комиссар.
— Как вы думаете, ваш приятель может достать информацию о священнике, состоящем в ордене, а не о приходском пасторе?
— Если вы назовете мне имя, — конечно, попытается.
— Пио Кавалетти, член ордена Святого Креста.
Она записала имя и взглянула на него:
— Что-нибудь еще, синьор?
— Еще одно. Я слышал сплетню про графиню Кривони. — Синьорина Элеттра — венецианка, — характер сплетни он уточнять не стал. — Касательно священника. Понятия не имею, кто он, но хотел бы, чтобы ваш друг посмотрел, не найдет ли чего.
Синьорина Элеттра сделала еще заметку:
— Я не передам ему это, пока не увижусь с ним, но как раз должна встретиться за ужином.
— У подруги?
— Да. Мы никогда не обсуждаем такое по телефону.
— Боитесь, с ним что-нибудь случится? — Он сам не был уверен, насколько серьезно это сказал.
— Отчасти да.
— А что еще?
— Боимся того, что может случиться с нами.
Он посмотрел на нее — не шутит ли, но нет: лицо каменное, мрачное.
