— Ла Капра?
— Он не знал. Но тот, который его выдал, сообщил, что имя Ла Капры упоминал один из посредников, которые устраивали сделку.
— Устраивали сделку? — спросил Брунетти. — Вот прямо так — устроили ограбление из-за одного предмета?
— Да. И так случается все чаще и чаще, — ответил Каррара.
— А второе дело? — спросил Брунетти.
— Ну, это на уровне слухов. У нас оно значится в списке «неподтвержденных».
— И что это?
— Около двух лет назад один парижский торговец китайскими произведениями искусства, некий Филипп Бернадотт, был убит хулиганами, когда выгуливал вечером собаку. У него забрали бумажник и ключи. Ключи использовали, чтобы проникнуть в его дом, но, что странно, ничего не украли. Но все его бумаги прошерстили, и похоже, что часть их забрали.
— А Ла Капра?
— Партнер покойного смог припомнить только, что за несколько дней до убийства месье Бернадотт имел серьезный спор с клиентом, который обвинял его в том, что он продал ему предмет, зная, что тот фальшивый.
— И клиент был синьор Ла Капра?
— Партнер имени не знал. Он говорил, что месье Бернадотт постоянно называл клиента
— А месье Бернадотт и его партнер способны были продать предмет, зная, что он фальшивый? — спросил Брунетти.
— Партнер — нет. Но Бернадотт, похоже, участвовал в нескольких очень сомнительных сделках.
— Сомнительных с точки зрения спецов по хищению художественных ценностей?
— Да. В Париже на него уже собрано приличное досье.
— Но когда его убили, из дома ничего не пропало?
— Вроде бы нет, но убийцы не пожалели времени на то, чтобы кое-что изъять из его папок и инвентарных списков.
— Значит, возможно, что синьор Ла Капра и был той козой, которую Бернадотт упоминал при своем партнере?
— Похоже на то, — согласился Каррара.
— Еще что-нибудь?
— Нет. Но мы были бы признательны, если бы ты мог о нем рассказать что-то еще.
— Я попрошу мою секретаршу отправить тебе все, что у нас есть на него и Семенцато.
— Спасибо, Гвидо. — И Каррара отключился. Что там пел граф Альмавива?
Он услышал стук в дверь и крикнул:
На Флавии был темно-коричневый плащ, отороченный мехом. Холодок раннего вечера добавил цвета ее лицу, снова ненакрашенному. Она быстро прошла по комнате и взяла его протянутую руку.
— Значит, тут ты работаешь? — спросила она.
Он обошел стол и забрал ее плащ, необходимость в котором мгновенно отпала. Пока Флавия оглядывала кабинет, Брунетти повесил плащ на вешалку за дверью. Плащ был снаружи мокрый, как и волосы Флавии.
— У тебя что, зонтика нет? — спросил он.
Она бессознательно провела рукой по волосам и с удивлением посмотрела на сырую ладонь.
— Нет. Когда я выходила, дождя не было.
— Во сколько это было? — спросил он, подходя к ней.
— После обеда. Кажется, после двух. — Ее ответ был неточным, скорее всего она и правда не помнила.
Он подтащил второй стул к тому, который стоял перед его столом, и подождал, пока она сядет, прежде чем сесть напротив нее. Хотя Брунетти видел ее лишь несколько часов назад, он был поражен переменой в ее внешности. Этим утром она казалась спокойной и расслабленной, готовой по-итальянски солидаризироваться с ним в его доводах. Но теперь она была напряжена, о чем свидетельствовали морщинки вокруг ее рта, которых утром там точно не наблюдалось.
— Как там Бретт? — спросил он.
Она вздохнула, небрежным жестом пытаясь отмахнуться от вопроса.
— С ней сейчас разговаривать — все равно что с одним из моих детей. Она со всем соглашается, кивает, а потом делает то, что ей хочется.
— И что это в данном случае? — спросил Брунетти.
— Оставаться здесь и не ехать со мной ни в какой Милан.
— Когда ты уезжаешь?
— Завтра. Есть вечерний рейс, прибывающий туда в девять. У меня будет время, чтобы привести в жилой вид квартиру, а потом утром съездить в аэропорт еще раз и забрать детей.
— А она объясняет, почему не хочет ехать?
Флавия пожала плечами, как будто объяснения Бретт и реальность — совершенно разные вещи.
— Она говорит, что не позволит вытравить себя из собственного дома, что не побежит прятаться у меня.
— Это настоящая причина?
— Кто ее знает, что у нее за причина? — сказала она почти сердито. — Для Бретт достаточно хотеть или не хотеть. Ей не нужны доводы или оправдания. Она просто делает, и все.
Брунетти подумалось, что лишь человек с такой же силой воли может находить это качество таким возмутительным.
Хотя его подмывало спросить Флавию, зачем она пришла его повидать, он задал такой вопрос:
— Есть ли способ убедить ее поехать с тобой?
— Ясно, что ты ее плохо знаешь, — сухо сказала Флавия, но потом улыбнулась. — Думаю, что нет. Может, помогло бы, если б ей кто-нибудь велел не ехать, тогда она, вероятно, поехала бы назло. — Она покачала головой и повторила: — Ну точно как мои дети.
— Хочешь, чтобы я с ней поговорил? — спросил Брунетти.
— Думаешь, будет какая-то польза?
Теперь настала его очередь пожать плечами.
— Не знаю. Со своими детьми я не слишком хорошо справляюсь.
Она удивленно подняла глаза.
— А я не знала, что у тебя есть дети.
— Довольно естественно для человека моего возраста, не так ли?
— Да, наверно, — ответила она и подумала, прежде чем выдать следующее замечание: — Это потому, что я тебя знаю как полицейского, как будто ты не настоящий человек. — Прежде чем он успел что-то сказать, она добавила: — Ну да, понимаю, и ты меня знаешь как певицу.
— Разве знаю?
— Ты о чем? Мы же встретились, когда я пела.
— Да, но спектакль тогда уже кончился. А с тех пор я слышал твое пение только на дисках. Боюсь, что это не одно и то же.
