— У меня не было выбора, синьор, — сказала она, потом, видя его замешательство, объяснила: — Мой шеф попросил меня перевести письмо на английский для банка в Йоханнесбурге. — Она замолчала и нагнулась, чтобы вытащить еще одну бумагу. И это все ее объяснение?

— Извините, синьорина, но, боюсь, я не понял. Он попросил вас перевести письмо в Йоханнесбург? — Она кивнула. — И вы ушли из-за этого?

Ее глаза широко раскрылись.

— Ну конечно, синьор.

Он улыбнулся.

— Боюсь, я все еще не понимаю. Почему вам пришлось уйти?

Она посмотрела на него очень пристально, как будто вдруг поняла, что он совершенно не знает итальянского. Очень отчетливо она произнесла:

— Санкции.

— Санкции? — повторил он.

— Против ЮАР, синьор. Они тогда еще действовали, так что мне ничего не оставалось, кроме как отказаться переводить письмо.

— Вы имеете в виду санкции против их правительства? — спросил он.

— Конечно, синьор. Они были объявлены ООН, разве не так?

— Да, наверное. И поэтому вы не стали работать с письмом?

— Ну, ведь нет смысла накладывать санкции, если люди не собираются их исполнять, правда? — очень логично спросила она.

— Нет, по моим представлениям, нет смысла. А что потом случилось?

— А, он повел себя очень неприятно. Объявил мне взыскание. Пожаловался совету директоров. И никто из них за меня не вступился. Все вроде были уверены, что я должна была перевести это письмо. Так что у меня был единственный выход — заявление по собственному желанию. Я не сочла возможным продолжать работать под началом таких людей.

— Да, конечно, — согласился он, наклоняя голову над папкой и обещая себе принять все меры, чтобы Паола и синьорина Элеттра никогда не встретились.

— Больше ничего, синьор? — спросила она, улыбаясь ему с надеждой, что теперь до него наконец дошло.

— Пока ничего, спасибо, синьорина.

— Я принесу факс, когда он придет из Нью-Йорка.

— Спасибо, синьорина.

Она улыбнулась и покинула кабинет. Как только Патта нашел ее?

Сомнений не осталось: Семенцато и Ла Капра в прошлом году разговаривали по меньшей мере пять раз, а то и восемь, если звонки Семенцато в разные заграничные отели в то время, когда Ла Капра находился там, были адресованы ему. Конечно, можно было утверждать — и Брунетти не сомневался, что хороший адвокат так и сделал бы, — что нет ничего особенного в том, что эти люди знали друг друга. Оба интересовались произведениями искусства. Ла Капра мог совершенно законно консультироваться с Семенцато по целому ряду вопросов: происхождение, аутентичность, цена. Брунетти просмотрел бумаги и попытался выявить связь между телефонными звонками и движением сумм на счетах, но ничего не прояснилось.

Зазвонил телефон. Он взял трубку и назвался.

— Я пыталась дозвониться тебе раньше.

Он тут же узнал голос Флавии, отметив снова, какой он низкий и как отличается от ее певческого голоса. Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что он почувствовал, услышав, что она обращается к нему на «ты».

— Я посещал кое-кого. Что там?

— Бретт. Она отказывается ехать со мной в Милан.

— Она приводит какие-то доводы?

— Она ссылается на недостаточно хорошее самочувствие, но это все упрямство. И страх. Она не хочет признавать, что опасается этих людей, но она боится.

— А ты? — спросил он, удивляясь тому, как естественно это звучит. — Ты уезжаешь?

— У меня нет выбора, — сказала Флавия, но тут же внесла поправку. — Нет, на самом деле у меня есть выбор. Я могла бы остаться, если бы захотела, но не хочу. Мои дети возвращаются домой, и мне нужно их встретить. И я должна быть во вторник в «Ла Скала» на репетиции. Я одну пропустила, но больше не собираюсь.

Он недоумевал, какое это все имеет к нему отношение, и Флавия быстро сказала ему:

— Ты не мог бы поговорить с ней? Попробовать убедить?

— Флавия, — начал он, осознавая, что впервые обращается к ней по имени, — если ты не в состоянии ее убедить, то я сомневаюсь, что в моих силах заставить ее переменить мнение. — И прежде чем она успела возразить, он добавил: — Нет, я не пытаюсь отказаться, я попробую. Но не думаю, что это сработает.

— А как насчет защиты?

— Да. Я могу откомандировать к ней в квартиру парня. — И почти не думая, исправился: — Или женщину.

Ее ответ последовал незамедлительно. И гневно.

— То, что мы решили с мужиками в койку не ложиться, не значит, что мы боимся находиться с ними в одной комнате!

Он так долго молчал, что она в конце концов спросила:

— Ну, что же ты ничего не скажешь?

— Я жду, когда ты извинишься за глупость.

Теперь уже Флавия ничего не ответила. Наконец, к его большому облегчению, она произнесла смягчившимся голосом:

— Ладно, и за резкость тоже. Я, похоже, привыкаю к возможности шпынять всех вокруг. А может, вижу везде намеки на нас с Бретт.

Закончив извинения, Флавия вернулась к тому, с чего все началось.

— Я не знаю, удастся ли убедить ее пустить кого-то в квартиру.

— Флавия, у меня нет другой возможности защитить ее. — Внезапно он услышал в трубке громкий звук, что-то напоминающее работу мощного двигателя. — Это что?

— Катер.

— Ты где?

— На Рива-дельи-Скьявони. — Она объяснила: — Я не хотела звонить тебе из дома, поэтому пошла прогуляться. — Ее голос изменился. — Я недалеко от квестуры. Тебе разрешается принимать посетителей в течение дня?

— Конечно, — рассмеялся он. — Я же начальник.

— А ничего, если я зайду повидать тебя? Ненавижу разговаривать по телефону.

— Конечно. Приходи, когда хочешь. Давай сейчас. Я должен дождаться звонка, но какой смысл тебе весь день бродить под дождем. И потом, — добавил он, внутренне улыбнувшись, — здесь тепло.

— Хорошо. Мне тебя спросить?

— Да, скажешь охраннику, что тебе назначена встреча, и он проведет тебя в мой кабинет.

— Спасибо. Я скоро буду. — Она отключилась, не дожидаясь, когда он попрощается.

Как только он повесил трубку, телефон снова зазвонил, он ответил, и там обнаружился Каррара.

— Гвидо, твой синьор Ла Капра был в компьютере.

— Да ну?

— Его оказалось легко найти по китайской керамике.

— Как?

— По двум делам. Была селадоновая чаша, которая исчезла из частной коллекции в Лондоне около трех лет назад. Человек, которого наконец за это привлекли, сказал, что ему заплатил некий итальянец, чтобы взять именно этот предмет.