— Нет, Гвидо, я никому никогда не пробалтывалась и никогда не проболтаюсь.

— Извини, глупый вопрос. — Он смущенно уткнулся в свой кампари с содовой.

— А ты знаешь его жену? — спросила она, возвращаясь к теме.

— Мы, кажется, встречались на каком-то концерте пару лет тому назад, но сейчас я бы вряд ли узнал ее, если бы встретил. А что в ней такого особенного?

Отпив глоток, Паола поставила бокал на перила. Детям за это всегда от нее попадало.

— Понимаешь ли, — задумчиво начала она, придумывая, вероятно, как бы похлеще закончить, — будь я синьором Сантомауро и мне предложили бы на выбор мою высокую тощую стильную жену с прической а- ля Маргарет Тэтчер и с таким же характером и какого-нибудь мальчика — все равно какого: худого, толстого, с характером, без характера, — то я бы определенно предпочла бы мальчика.

— А ты откуда ее знаешь? — Что до предпочтений Брунетти, то он всегда предпочитал суть фигурам речи.

— Мы сталкивались несколько раз в магазине у Бибы. — Биба был ее приятель-ювелир. — А еще они были вдвоем в доме моих родителей на обеде, на которые ты не ходишь.

Так она поквиталась за то, что он усомнился в ее умении держать слово. Брунетти проглотил упрек.

— Ну и что это за парочка?

— Она все время трещит как сорока, а он молчит с таким видом, будто в радиусе десяти километров нет ни одного человека, мало-мальски отвечающего его высоким требованиям. Мне всегда претило их лицемерие и чванство. Я послушала ее пять минут и поняла: это какой-то мелкий персонаж из Диккенса. Знаешь, есть у него такие — смесь ханжества и злобы. На его счет я не была уверена, потому что супруга беседует за обоих, но догадывалась. Теперь я рада, что не ошиблась.

— Паола, — предостерег он, — у меня нет никаких оснований полагать, что Креспо пригласил его не ради юридической консультации.

— Ага, и для этого понадобилось разуваться? — фыркнула она. — Гвидо, вспомни, в какое время ты живешь. Сантомауро приехал к нему с одной единственной целью, которая не имеет отношения к его профессии. Либо он установил для Креспо особую форму платы за свои адвокатские услуги.

За двадцать лет их жизни с Паолой он хорошо узнал категоричность ее суждений, хоть до сих пор не понял, недостаток это или достоинство. Так или иначе, это была неотъемлемая часть ее характера. Он уже знал этот диковатый блеск ее глаз — предвестник очередного резкого заявления. Так было и теперь. Он не мог угадать, что у нее на уме, но видел, что она готова высказаться.

— Сдается мне, что патриарх расплачивается с ним той же монетой, — выдала Паола.

За это самое время он также выяснил, что, когда ее несет, лучше всего не обращать внимания.

— Ну так вот, — сказал Брунетти, — я тебе уже говорил, если Сантомауро и навещал Креспо, то это еще ничего не доказывает.

— Дай-то бог, Гвидо, чтобы это было так, как ты говоришь. Иначе я буду вздрагивать каждый раз, как увижу, что Сантомауро выходит из Дворца патриарха или из Базилики. Ну, или, наоборот, — заходит.

Брунетти и ухом не повел.

— Ну ладно, Гвидо, пусть он был по делу, как адвокат.

Помолчав, она добавила совершенно другим тоном, что означало готовность обсуждать вопрос серьезно:

— Но ты говорил, что Креспо узнал человека на рисунке.

— Мне так показалось, в первый раз. Но прежде, чем я увидел его лицо, он успел совладать с нервами, так что выражение у него было совершенно спокойное.

— Значит, убитый мог быть кем угодно. Мог быть и проституткой, и клиентом. А почему бы не предположить, Гвидо, что это был клиент, которому нравилось являться на свидание к мальчикам переодетым женщиной?

На рынке секс-услуг, в силу своего возраста, убитый действительно скорее являлся покупателем, нежели продавцом.

— Если так, то получается, что мы немного не там ищем, — усмехнулся Брунетти.

Паола взяла свой коктейль, легонько взболтала его и прикончила одним глотком.

— Да уж. Списочек дополняется и расширяется. Если он из клиентов, то опрашивать придется гораздо больше народу, включая патриарха.

— Это что — очередная теория заговора, Паола? По-твоему, так все счастливо женатые венецианцы спят и видят, как бы им улизнуть в кусты с трансвеститом.

— Я тебя умоляю, Гвидо, спустись с небес на землю. Что вы обсуждаете в своей мужской компании? Футбол? Политику? Неужели вы никогда не сплетничаете?

— Но только не о мальчиках с виа Капуччина. — Брунетти свирепо шмякнул себя по лодыжке, давя москита, и яростно заскреб место укуса.

— Это потому, что среди твоих знакомых нет геев.

— Нет, у нас полно знакомых геев. — Брунетти пришлось покривить душой ради принципа, в пику жене.

— Да, у нас — есть, но ты с ними не общаешься, Гвидо.

— А для чего мне с ними общаться? Чтобы обмениваться кулинарными рецептами или секретами красоты?

Паола хотела что-то возразить, но не договорила, а пристально уставилась на него:

— И что это было — глупость или оскорбление?

Он задумчиво почесал ногу. Она молча смотрела и ждала.

— Вроде как оскорбительная глупость. Прости.

Она улыбнулась.

— Ну ладно, разрешаю тебе просветить мою персону по этому вопросу.

— Я тебе хотела рассказать, что у меня есть несколько человек знакомых, которые говорят, что многие мужчины — женатые, отцы семейств, врачи, юристы, священники — с удовольствием занимаются с ними сексом. Скорее всего, они привирают, дабы потешить свое тщеславие, но доля правды в их рассказах есть. Тебе, как полицейскому, наверное, приходилось слышать нечто подобное. Хотя мужчины отмахиваются, не верят. Или делают вид, что не верят.

Его, по-видимому, она не относила к числу недоверчивых. Впрочем, точно нельзя было сказать.

— А откуда же у тебя такие сведения? — полюбопытствовал он.

— От Этторе и Базилио, — ответила она, называя имена своих коллег по университету. — Да и некоторые из друзей Раффи тоже рассказывали.

— Что?

— Двое одноклассников Раффи. Что ты так удивился, Гвидо? Им уже исполнилось семнадцать.

— Им исполнилось семнадцать, и что теперь?

— Да ничего. Они обычные гомосексуалы, Гвидо.

— И они его близкие друзья? — вырвалось у него против воли.

Паола вдруг поднялась:

— Пойду поставлю воду для пасты. Давай сначала поужинаем, а после продолжим разговор. У тебя будет время подумать о своих словах и о своих домыслах.

Она взяла оба пустых бокала и ушла, оставив Брунетти наедине с его домыслами.

Ужин прошел мирно, несмотря на его страхи, вызванные столь внезапным отбытием Паолы на кухню. Она приготовила новый соус из тунца, свежих помидоров и паприки и его любимые толстые спагетти «Мартелли». Потом был салат, pecorino [12], привезенный с Сардинии родителями Сары, подружки Раффи, и на десерт — свежие персики. Словно угадав его желания, дети вызвались помыть посуду — подлизывались, конечно, думая опустошить его бумажник накануне отъезда в горы.

После ужина он вышел на балкон с бокалом охлажденной водки и уселся на прежнее место. В темноте у него над головой носились целые стаи летучих мышей. Брунетти любил мышей: они жрут москитов. Пару минут спустя к нему присоединилась Паола. Он протянул ей бокал. Она, пригубив, спросила:

— Это из той бутылки, что лежала в морозилке?