Я вздыхаю.
Буду жив – приеду, конечно. А куда я, собственно говоря, денусь. И – даже не за «красной».
Просто мне здесь хорошо.
Так тоже бывает.
Такие дела…
…Того, трофейного хариуса, Леха, кстати, очень интересно взял. Я бы даже сказал – поучительно. Рыба в тот день брала исключительно в нижних слоях, со дна. Егеря поплавочной снастью проверили: настоящий жор. А больше – никак.
И вот как ее, заразу, оттуда, со дна омута достанешь?
Любое касание вертушкой дна – девяностопроцентный обрыв. Если не сто. Камни. Порог, знаете ли. Там их немало навалено.
И так, и эдак попробовали – бесполезно. Я даже микроджигом пройтись решился, отчего Лехины глаза вспыхнули жадным желтоватым огнем, но моментально посадил снасть, видимо, между камнями.
Обрыв, естественно.
У меня же там не «астраханская» плетня стоит, которой сомов можно с ям корчевать, особенно не напрягаясь. А можно и трактор, если палку не жалко, разумеется. А вполне себе деликатная монолеска, как раз на хариуса.
Короче, плюнули да и ушли, наказав егерям надергать на поплавок харюзов для ухи: ставить дневной лагерь, жечь костер и пить чай, в ожидании, когда эта зараза соизволит ближе к поверхности подняться. Все, кроме Лехи, который, как выяснилось, кое-что задумал, по отношению к нам, – явно совершенно недоброе. И – точно, приспособился, зараза. Мы, к сожалению, опомнились только тогда, когда он уже с десяток харюзов надрал, один другого краше, в том числе и того, трофейного. И ведь как остроумно: подручными, так сказать, средствами.
Короче, Леха просто учел мои ошибки с джигом.
И не поленился переставить шпулю, поменяв намотку на ту самую «астраханскую плетку», на которую через один-два сантиметра натыкал свинцовых дробин. И через карабин закрепил на ее конце поводок из монолески с офсетным крючком, на который, за неимением искусственного червяка, вынужден был насадить естественного.
И ведь сработало!
Даже отбивка от камней чуть-чуть при проводке ощущалась, а любые зацепы Леха с легкостью, за счет мощной плетни, продергивал. Ну, может, гирлянду дробин раза три-четыре обновить пришлось, зато какие трофеи!
…Ох, как мы его в тот раз за ухой материли. Нет, – молодец, конечно, что придумал, тут без вопросов. Но почему молчком?!
Ты, дружище, сюда, вообще-то, не один приехал. С товарищами. Которые, когда что-то такое придумывают, – с тобой тоже делятся. Леха вздыхал и соглашался, извинялся, ссылаясь на внезапно накативший азарт. Но было видно – больше гордится, чем смущается. И это, наверное, было тоже правильно, потому как идея была именно его. Хотя судьба его за это все-таки наказала: фотографий того выдающегося трофея так и не сохранилось. Сам и утопил на следующий день фотоаппарат, скача по камням на манер горного козла. Аппарат-то спасти удалось, но вот флешка – гавкнулась. А ведь как позировал, какие композиции из трофеев выстраивал!..
И – какой результат…
…Теперь иногда звонит, бывает, – что и не совсем с трезвых глаз. Подтвердить требует, когда врет на эту тему в какой-нибудь очередной компании. Вот, Лех, – специально для тебя подтверждаю: трофей был больше двух килограммов.
Немногим, но больше.
Только после трех ночи больше не звони, договорились?!
Мне-то что, а вот жена, так сказать, – немного удивляется.
Помним. Скорбим…
…Ну, что называется, – а теперь немного о культуре.
На одной неделе в Москве произошли два события, которые мало кого могут оставить равнодушными: в выставочном зале Федеральных архивов открылась экспозиция «Идеология и практика украинского национализма» и умерла великая русская певица советской эпохи, народная артистка СССР Людмила Георгиевна Зыкина.
После чего лично мне разговаривать об идеологии украинского национализма сразу же расхотелось: мелко это, господа. Я бы даже сказал – пошловато.
Потому что как бы ни старались наследники тех национал-бандеровцев, перекричать Зыкину им все равно не удастся.
С голоском, видите ли, проблемы.
И как бы им ни было это обидно, люди, вне зависимости от места проживания, будут ставить в караоке «Течет река Волга» и пытаться петь, хотя петь «вслед» за Людмилой Георгиевной дело, мягко говоря, неблагодарное.
Но – будут.
И в Донецке, и в Москве, и в Питере, и в Одессе, и в Киеве с Харьковом, – да какая, в принципе, разница.
Народ-то все равно, по сути, – один.
Вот и поет, скотина такая неблагодарная, то, что ему хочется, а не то, что в высоких кабинетах «прописывают».
И – какая, простите, разница – под водку или под горилку.
А то, что политики «разные», – так это пройдет.
Рано или поздно.
Все равно все эти «политики» – та-а-акая, простите, мелочь, по сравнению с царственным голосом великой русской певицы.
Царствие вам Небесное, Людмила Георгиевна.
Помним.
Скорбим…
Глава четвертая. Девочки на маленьких машинках
В Москве опять дождь
…Я стою у окна и смотрю с высоты четырнадцатого этажа: на людей и машины.
И на дождь, естественно.
В Москве – всегда дождь.
И вообще у нас в последнее время всего два времени года, как мне почему-то кажется: тоскливая, дождливая мокрая осень сразу переходит в обморочно-душное столичное лето, когда любой уважающий себя москвич старается как можно скорее свалить из любимого города.
И – пофиг куда: на дачу, на рыбалку, к друзьям.
Лишь бы за город.
А у меня – дела.
Вот и стою, смотрю в окно.
Там опять дождь показывают.
А я вспоминаю, что позавчера вечером на такой же поганый климат и невозможность жизни в географической точке рождения жаловался мой приятель Питер. Только жаловался не на Москву, разумеется.
На Лондон.
Он как раз из него в Сингапур летел, на какую-то там очередную бизнес-конференцию.
Через Москву.
Выкроил пару дней: погостить, пообщаться с приятелями, приобретенными за долгие несколько лет российско-московского экспатства.
Я ему еще хмыкнул в ответ: че ты, типа, на мой любимый Лондон жалуешься, ты за окно посмотри.
Он посмотрел, пожал плечами: