где-нибудь в другом месте, они сразу же поженятся и заведут свой собственный дом. А пока Элен вынуждена была мириться с теми условиями, в которых оказалась. Она старалась только избавить Жюльетту от обид и неприятностей.

Элен было неимоверно трудно сдерживать ребенка, запирая дочь в тесном пространстве нескольких маленьких комнат, которые они занимали. Жюльетта, резвая и общительная по натуре, любила гулять на свежем воздухе и стремилась как можно чаще бывать на улице, страдая от того, что свобода передвижения по дому была строго ограничена. В результате всех этих запретов и скуки, которую она испытывала, сидя взаперти, поскольку из-за небольшой простуды мать не выпускала ее на улицу, Жюльетта стала особенно капризной и непослушной. Однажды вечером, когда ей надо было уже идти спать, девочка не подчинилась приказу матери и решила спрятаться на первом этаже в шкафу, стоявшем в кабинете Анри. Если бы ей не запретили бывать в комнатах дяди и тети, в которых она прежде свободно играла, ей и в голову не пришло бы. прятаться там. Выйдя из повиновения, девочка решила нарушить запрет и забралась в святая святых покоев дяди, отомстив своим поступком за нанесенную ей обиду.

Только она успела спрятаться, как дверь кабинета отворилась, и Жюльетта с ужасом увидела, что в комнату вошла вовсе не мать, разыскивавшая ее, а дядя Анри. Пол заскрипел под его тяжелыми шагами, и он начал прохаживаться у стола. С ним был еще один человек, он сел в кресло рядом с письменным столом дяди, послышался звон бокалов и бульканье вина, наливаемого из графина.

Разговор двух взрослых мужчин не представлял для Жюльетты никакого интереса. Ей было очень неудобно сидеть в тесном шкафу, ей так хотелось оказаться сейчас в своей теплой уютной постельке! В конце концов расстроенную Жюльетту сморил сон.

Мать нашла девочку только через час, после того как сбилась с ног, разыскивая ее, и вволю наплакалась. Пожалуй, ей так и не удалось бы найти Жюльетту, если бы девочка во сне не прислонилась к дверце шкафа, и та не приоткрылась так, что спящего ребенка было видно с порога. Жюльетта чувствовала сквозь сон, как мать раздевает ее, укладывает в постель, но через некоторое время ее все же окончательно разбудил громкий сердитый голос дядя Анри, вернувшегося из гостей и узнавшего от слуг, что девочка была в его кабинете. Он вызвал Элен в гостиную и начал кричать на нее.

— Не смей повышать на меня голос и говорить со мной подобным тоном! — осадила его Элен. Ей было непонятно, почему безобидная шалость ребенка привела деверя в такую ярость. — Она причинила какой- нибудь вред твоему имуществу? Что-нибудь разбила или сломала, проникнув в кабинет?

— Речь не об этом! Я категорически запретил тебе пускать дочь в те помещения, которые занимаю я. И вдруг оказывается, что ты разрешаешь ей вытворять в моем доме…

— Это не твой дом, Анри. Этот дом принадлежит Габриэль, он — ее собственность, хотя я признаю твое право запрещать входить посторонним людям, в том числе и моему ребенку, в твой кабинет, который, кстати, тоже является частью собственности Габриэль.

— Я хочу утром поговорить с Жюльеттой.

— Только в моем присутствии и только, если ты дашь мне слово, что не будешь кричать на нее так, как кричал на меня.

Когда на следующее утро сразу после завтрака дядя Анри пришел, чтобы поговорить с ней, Жюльетте хотелось спрятаться за пышные юбки матери, но понимая, что она уже большая девочка и не должна вести себя так нелепо, малышка сделала реверанс, как ее учили здороваться со взрослыми. Дядя улыбнулся ей, но его глаза были холодными, словно лед, а рука, которой он похлопал девочку по плечу, усевшись в кресло, слишком тяжелой и неласковой.

— Маленькие девочки должны быть послушными, Жюльетта. На все есть свои причины, в том числе и на то, что тебе не разрешают входить в мой кабинет. Ведь там находятся важные деловые бумаги, касающиеся Дома Рошей, которые нужно, как зеницу ока, хранить от чужих глаз.

— Я ничего там не читала. У меня есть свои книги для чтения.

— Я это знаю, — сказал Анри, стараясь быть терпеливым с ребенком, но его раздражение выдавало нервное постукивание пальцев по подлокотнику кресла. — Кроме документов важные деловые тайны можно узнать из разговоров, которые происходят в моем кабинете. Мне бы не хотелось думать, что подслушанное тобой может выйти за порог этой комнаты.

— Я не знаю, о чем вы говорили. Я не слушала. Простите меня за то, что я без спросу залезла в ваш шкаф. А теперь, можно я пойду?

Дядя Анри потрепал ее по щеке.

— Конечно. Я уверен, что ты в сущности действительно хорошая девочка. На этот раз я прощаю тебя, но впредь не приближайся к моему кабинету. Ты все поняла?

— Да, дядя Анри.

Жюльетта быстро забыла об этом инциденте, хотя больше никогда не выходила из комнат матери. Установившиеся осенние погожие деньки позволяли ей постоянно бывать на свежем воздухе, она ходила вместе с матерью на прогулки по улицам города, пропахшего прелой осенней листвой и жареными каштанами, которые уличные торговцы продавали на каждом углу. Элен учила дочь не только читать, писать и считать, не и шить. Однако Жюльетта не любила заниматься рукоделием, и поэтому ее мало заинтересовало сообщение матери о том, что они пойдут на ткацкую фабрику Рошей для того, чтобы взять там обрезки и лоскутки разноцветного шелка, необходимые девочке для занятий. Однако, к радости Жюльетты, посещение фабрики доставило ей много удовольствия — одна из молоденьких мотальщиц целый час развлекала ее, пока Элен и мадам Хуанвиль вели беседу, уединившись в кабинете управляющей.

— Благодарю вас за то, что вы навестили меня, мадам Рош, — обратилась мадам Хуанвиль к своей гостье, после того как дверь кабинета закрылась за ними. — Мне необходимо было срочно видеть вас, но я не могла прийти к вам на улицу Клемон.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не имею никакого отношения к делам фабрики и Дома Рошей?

— Да, конечно. Но вы, насколько я знаю, очень близки с мадам Вальмон. Она много раз упоминала вас в разговорах со мной, когда я навещала ее в деревне с докладами о положении дел на фабрике. Я заклинаю вас сделать все, что в ваших силах, чтобы заставить мадам Вальмон вернуться в Лион.

Элен откинулась на спинку стула.

— Вы не понимаете, насколько серьезна ваша просьба. Я не имею права вмешиваться в жизнь моей золовки.

— Неужели вы не согласитесь сделать это, даже если я скажу вам, что вашу родственницу здесь, пользуясь ее отсутствием, обманывают и обворовывают?

Элен была поражена словами мадам Хуанвиль.

— На кого вы намекаете? У вас есть доказательства для подобных обвинений?

— У меня нет веских доказательств, и поэтому я пока никого открыто не обвиняю. Но если бы мадам Вальмон была здесь, я уверена, она очень быстро разобралась бы во всем.

— Прошу вас, говорите яснее.

— Мне кажется, я смогу объяснить вам суть своих подозрений, если прибегну к аналогии и расскажу один случай из моей юности, который я никогда не забуду. В молодости я была портнихой и одно время работала в модном заведении. Главную закройщицу, которая в этой мастерской заправляла всеми делами, неожиданно арестовали, обвинив в мошенничестве. Оказывается, она, посещая на дому клиенток для того, чтобы снять с них мерки, возила с собой им на выбор отрезы ткани, а затем, приняв заказ, выполняла его в свое свободное время, кладя денежки в свой карман и лишая дохода владельцев мастерской. Клиентки, которых она выбирала для своих махинаций, были чаще всего очень пожилыми или больными дамами, не имевшими возможности вести дела непосредственно с владельцами заведения. Они и понятия не имели, что их обслуживает недобросовестная служащая.

— Но как же ткань, которая пропадала неизвестно куда?

— В этом-то и состоял фокус хитроумной мошенницы. Прежде чем вернуть рулоны на склад, она отрезала от одного из них столько, сколько требовалось на пошив заказанного наряда. Таким образом, если она брала шесть рулонов, то и возвращала кладовщику ровно столько же. Никто, конечно, не перемеривал ткань. Что же касается самого заказа, то закройщица сообщала хозяйке мастерской, что клиентка раздумала шить то или иное платье и вместо трех нарядов заказала только два. Вот так один из трех полученных ею заказов мошенница оставляла для себя.

— Однако она не могла не понимать, что рано или поздно ее разоблачат?