местечка «Асторга». Письмо шло ко мне четыре недели.

— Я горячо надеюсь, что с ним ничего не случится, — сказала Элен. Затем, заметив, что ей пора уходить, она встала с присущей ей непосредственностью. — Не хочу вас больше задерживать, я знаю, что вы очень заняты.

— Мне было приятно познакомиться с вами, — он, опередив Элен, подошел к двери, чтобы распахнуть ее перед дамой. — Я незнаком с вашим мужем, хотя видел его на Лейпцигской ярмарке.

Лицо Элен омрачилось. У нее защемило сердце, как бывало всегда, когда кто-нибудь в ее присутствии говорил о Жюле, думая, что он жив.

— Это был мой деверь, Анри Рош. Мой муж погиб под Аустерлицем.

Только сейчас Пиа заметил, что его гостья одета в траур. Как он мог забыть, что на улице Клемон в особняке Рошей жила молодая вдова! Услышав имя посетительницы, он сразу же подумал, что она жена Анри Роша, и поэтому был страшно заинтригован, узнав о цели ее визита. Николя Дево всегда открыто говорил о тех враждебных чувствах, которые он испытывал по отношению к Анри Рошу. Уезжая из Лиона, он предупредил своего управляющего, чтобы тот был начеку, поскольку его заклятый враг мог устроить какую-нибудь неожиданную ловушку.

— Примите мои искренние соболезнования, мадам, — сказал Пиа Элен, по-новому взглянув на нее.

— Прошу прощения за свою невнимательность: я не заметил, что вы в трауре. Я тоже понес жестокую утрату, моя возлюбленная жена Элиан скончалась незадолго до моего переезда в Лион. Боюсь, что я невольно огорчил вас.

Элен уловила в его голосе подлинное сочувствие и прониклась симпатией к этому человеку, пережившему горе, которое испытала и она сама.

— Я знаю, вы сделали это нечаянно. Я все еще временами испытываю острую боль при воспоминании о своем любимом муже. Вы наверняка знаете, о чем я говорю.

— Со мной происходит то же самое. Так как здесь в Лионе никто не знал мою жену, я избавлен от того страдания, которое сам невольно причинил вам сейчас.

Элен покачала головой.

— Прошу вас, забудем об этом. У вас есть дети, месье Пиа?

— Нет, и мы с женой всегда очень переживали по этому поводу. Надеюсь, вы в этом отношении более счастливы?

— Да, у меня есть дочь, Жюльетта, ей уже пять лет.

— Восхитительный возраст! Должно быть, она является для вас огромным утешением.

— Вы правы. Мы так любим друг друга, нам очень хорошо вместе, — призналась Элен и, спохватившись, спросила: — А как вы устроились в Лионе? Вам нравится наш город?

— Очень, хотя я плохо знаю его. Прошу вас, присядьте., если у вас, конечно, есть немного свободного времени. Вы, наверное, родом из здешних мест?

Болтая с месье Пиа, Элен постоянно ждала вопроса, касающегося вражды двух семейств, но ее собеседник даже не упомянул об этом. Вместо этого он с интересом выслушал ее рассказ о достопримечательностях Лиона и его живописных окрестностях. Постепенно оба прониклись друг к другу подлинной симпатией. Месье Пиа, в свою очередь, поведал Элен о своей жизни в Париже и работе на Николя Дево. Речь вновь неизбежно зашла о его покойной жене и семейных обстоятельствах. Месье Пиа рассказал Элен о том мужестве, с которым Элиан переносила свою болезнь, оказавшуюся неизлечимой.

— Элиан настаивала на том, чтобы я не носил траур по ней после ее смерти. Она хотела, чтобы я не цеплялся за прошлое, а жил настоящим. Однако, наверное, нет нужды говорить, что это вовсе не означает, будто я забыл ее.

— Я сразу же заметила, что вы свято храните память о вашей жене. Должно быть, она была замечательным человеком.

— Вы совершенно правы, она была необыкновенной женщиной.

Неожиданно Элен задумалась, и ее черные брови сошлись на переносице.

— Мне кажется, что Жюль тоже не хотел бы, чтобы я так долго носила траур. Если бы у него была возможность попрощаться со мной перед смертью, он наверняка сказал бы мне об этом. И все же я нахожу; утешение в том, что до сих пор ношу траур по нему.

— Может быть, траур является для вас своеобразным щитом, которым вы отгораживаетесь от мира?

Слова Пиа поразили Элен, и ее собеседник заметил это. Она порой сама задавала себе этот вопрос, но сейчас он впервые прозвучал из уст постороннего человека, проницательность которого была просто удивительной. У Элен перехватило дыхание от волнения: месье Пиа был совершенно прав! Она действительно пряталась от внешнего мира в своеобразную раковину, словно улитка. Траур изолировал ее от других людей, защищал от их притязаний на ее внимание, укрывал от новых знакомств, встреч и неожиданных чувств, а значит, от новой боли и душевных ран, надежно замыкая ее в кругу привычных эмоций.

— Может быть, может быть, — качая головой, задумчиво произнесла она, избегая его взгляда. — Я сама не знаю, почему вдруг заговорила с вами о Жюле. Я обычно ни с кем не делюсь своим горем.

— Порой я слишком прямолинеен, надо признаться. Надеюсь, я не показался вам бестактным?

— Вовсе нет! — поспешила она заверить его.

— Если вас это утешит, я могу признаться вам, что тоже до сегодняшнего дня ни с кем не говорил о тяжелой утрате, понесенной мной.

Элен кивнула, она знала, как больно говорить о своем горе с окружающими.

— Как странно! — удивленно воскликнула она.

— Я пришла сюда сегодня утром для того, чтобы помочь вам, а вместо этого вы сами помогли мне своим участием.

— Лично я считаю, что мы оба оказали друг другу неоценимую помощь.

И они пристально взглянули в глаза друг другу. Встав, чтобы, наконец, уйти, Элен подала месье Пиа на прощанье руку, все еще удивляясь, что эта встреча приняла такой неожиданный оборот.

— Желаю вам успехов в вашем деле, месье Пиа, а ткацкой мастерской Дево — процветания.

— Спасибо, мадам Рош. Надеюсь, что нам вновь доведется увидеться в недалеком будущем.

По дороге домой Элен восстанавливала в памяти весь свой разговор с месье Пиа. Ей казалось, что вот-вот послышатся звонкие крики разносчиков газет, ведь известие о гибели урожая листьев шелковицы должно было прежде всего прийти из газетных сообщений. Однако все было тихо.

Когда Элен вернулась, выполнив поручение золовки, той не было дома. Она отправилась в своем портшезе, который как всегда несли Гастон и молодой конюх, на ткацкую фабрику, чтобы с глазу на глаз поговорить там с мадам Хуанвиль. Габриэль хотела сообщить своей управляющей о надвигающейся катастрофе и распорядиться, чтобы та повесила на двери фабрики дополнительные замки и была более бдительной, поскольку в такой обстановке могло найтись много желающих украсть запасы шелка-сырца, который буквально через сутки станет самым ходовым товаром.

Затем она поехала на склад и отдала там те же самые распоряжения, предупредив кладовщика, чтобы тот не терял бдительности. Правда, Габриэль не объяснила ему, в чем дело, рассудив, что скоро он сам все узнает из газет. Внезапно Габриэль вспомнила о тюках с пряжей, обнаруженных ею как-то на складе и свидетельствующих о махинациях Анри. Пользуясь своими личными ключами, она обошла склад и убедилась, что тюки исчезли. Габриэль ничуть не удивилась этому факту.

Вернувшись на улицу Клемон, она сбросила пальто и сразу же прошла в гостиную Элен, расположенную на втором этаже. В этой комнате, обитой бело-золотистым шелком, казалось, всегда сияло солнце — даже тогда, когда в оконные стекла хлестал холодный дождь, как это было сейчас. Элен уже переоделась в сухое, и только ее немного слипшиеся волосы, намокшие даже под капюшоном плаща, были еще чуть влажными. На подносе перед ней стояла шоколадница с горячим шоколадом и две чашечки.

— Проходи и садись, — пригласила Элен подругу, разливая дымящийся шоколад. — Мне надо многое рассказать тебе. Ты все успела сделать?

— Более или менее, — отозвалась Габриэль и взяла протянутую ей чашку. — Что слышно о Николя? Как обстоят дела в его мастерской?