– Но вы будете там недолго?

– Я не думаю, что полмесяца или месяц могут иметь значение. Может быть, я чего-то не знаю. Я просто чувствую, что я должна выехать сразу.

– Тогда давайте оставим выбор времени и необходимости поездки господину Торанаге – если он позволит вам вообще поехать. После приезда сюда господина Затаки и обнародования этих двух свитков единственный выход – война. Ехать сейчас будет слишком опасно.

– Да. Благодарю вас.

Радуясь тому, что все кончилось, он довольно оглядел комнату, не заботясь теперь о том, что его уродливая туша занимает все пространство, каждое из его бедер было шире ее талии, руки толще ее шеи.

– Это прекрасная комната, лучше чем я смел надеяться. Я наслаждался здесь, я опять вспомнил, что тело – ничто, только хижина в глуши. Благодарю вас за то, что вы были здесь. Я так рад, что вы приехали в Ёкосе, Марико-сан. Если бы не вы, я бы никогда не провел здесь тя-но-ю и никогда бы не почувствовал глубины общения с вечностью.

Она поколебалась, потом с опаской подняла коробку для чая династии Тцанг. Это была простая покрытая глазурью банка без какого-либо орнамента. Оранжево-коричневая глазурь покрывала ее не полностью, оставляя внизу неровную каемку чистого фарфора, подчеркивая неуравновешенность гончара и его нежелание скрывать простоту материала. Бунтаро купил ее у Сен-Накады, самого знаменитого мастера чайных церемоний, за двадцать тысяч коку.

– Это так красиво, – пробормотала она, наслаждаясь прикосновением к ней, – так подходит для церемонии.

– Да.

– Вы были настоящим мастером сегодня, Бунтаро-сан. Вы дали мне так много счастья, – ее голос был низким и напряженным, она слегка подалась вперед. – Все было столь прекрасно: и сад, и то, как вы артистично скрыли эти трещины игрой света и тени. И это, – она опять дотронулась до чайницы. – Все чудесно, даже то, как вы написали на полотенце «ай» – любовь. Для меня сегодняшним вечером «любовь» было самым прекрасным словом, – слезы снова потекли по щекам. – Пожалуйста, извините меня, – сказала она, смахивая их.

Он поклонился, смущенный похвалой. Стараясь скрыть свои чувства, он начал заворачивать чайницу в кусок шелковой ткани. Закончив, Бунтаро положил ее в ящик и аккуратно поставил перед ней:

– Марико-сан, если у нас в доме возникли денежные проблемы, возьмите это. Продайте.

– Никогда! – Это была единственная вещь, кроме мечей и большого лука, которой он очень дорожил. – Это будет последняя вещь, которую я продам.

– Пожалуйста, извините меня, но если платить за моих вассалов будет нечем, возьмите ее.

– Для них всех денег хватит с лихвой. И на самое лучшее оружие и лошадей. Нет, Бунтаро-сан, Тцанг ваша.

– Нам осталось жить немного времени. Кому мне завещать ее? Сарудзи?

Она посмотрела на угли и огонь, поглощающий миниатюрный вулкан, это зрелище успокоило ее.

– Нет. Не раньше, чем он станет настоящим мастером чайной церемонии, равным его отцу. Я советую вам оставить Тцанг господину Торанаге и попросить его перед смертью решить, достоин ли получить ее наш сын.

– А если господин Торанага проиграет и погибнет до зимы, как я считаю?

– Здесь, в этом уединенном месте, я могу спокойно сказать вам всю правду, не притворяясь, ведь откровенность – важная часть тя-но-ю? Да, он потерпит поражение, если не перетянет на свою сторону Кийяму и Оноши, а также Затаки. В таком случае, укажите в завещании, что Тцанг должна быть послана с охраной Его Императорскому Величеству с просьбой принять ее. Конечно, Тцанг достойна божества.

– Да. Это будет замечательный выбор, – он посмотрел на нож, потом мрачно добавил: – Ах, Марико-сан, для господина Торанаги сделать уже ничего нельзя. Его карма уже записана. Он выиграет или проиграет. И если он выиграет, и если потерпит поражение, все равно не избежать большой крови.

– Да.

Задумавшись, он отвел глаза от ее ножа и посмотрел на веточку дикого тимьяна, слеза на ней все еще оставалась чистой. Потом сказал:

– Если он потерпит поражение, то, прежде чем я умру – или если я умру, – я или один из моих людей убьем Анджин-сана.

В темноте ночи ее лицо казалось нереальным. Мягкий бриз трепал пряди волос, придавая еще больше сходство со статуей.

– Пожалуйста, извините меня, можно я спрошу, почему?

– Он слишком опасен, чтобы его оставлять в живых. Его знания, его идеи, даже его пятая конечность… он заражает государство, даже господина Яэмона. Господин Торанага уже попал под его влияние, не так ли?

– Господин Торанага использует его знания, – сказала Марико.

– Тот момент, когда умрет господин Торанага, это момент получения приказа о смерти Анджин-сана. Но я надеюсь, что глаза нашего господина раскроются еще до этого, – лампа с догоревшим фитилем затрещала и погасла. Он взглянул на Марико: – Вы тоже очарованы им?

– Он удивительный человек. Но его ум так отличается от нашего… его характер… да, так отличается от наших, что временами его почти невозможно понять. Один раз я пыталась объяснить ему тя-но-ю, но это выше его понимания.

– Видимо, это ужасно – родиться варваром, ужасно, – сказал Бунтаро.

– Да.

Его взгляд упал на лезвие ее ножа.

– Люди говорят, что Анджин-сан был японцем в предыдущей жизни. Он не похож на других варваров и он… он очень старается говорить и вести себя как один из нас, хотя это ему и не удается, да?

– Я хотела бы, чтобы вы видели его в тот вечер, когда он чуть не совершил сеппуку, Бунтаро-сан. Я… это было очень необычно. Я видела, что смерть уже коснулась его, но была отведена рукою Оми. Может, он когда-то был японцем, именно это, я думаю, и объясняет многие вещи. Господин Торанага считает, что он очень полезен для нас именно сейчас.

– Вы как раз сейчас перестали учить его и стали опять японкой.

– Что?

– Я считаю, что господин Торанага находится под действием его чар. И вы тоже.

– Пожалуйста, извините меня, но я не думаю, что я оказалась под влиянием его чар.

– В ту другую ночь в Анджиро, которая прошла так скверно, я чувствовал, что вы были с ним, против меня. Конечно, это была дьявольская мысль, но я чувствовал это.

Она перевела взгляд с лезвия на него, внимательно посмотрела и не ответила. Еще одна лампа коротко затрещала и погасла. Теперь в комнате осталась только одна горящая лампа, последняя.

– Да, я ненавидел его в ту ночь, – продолжал Бунтаро тем же спокойным голосом, – и хотел его смерти, и вашей, и Фудзико-сан. Мой лук нашептывал мне это, как это бывает временами, требуя убийства. И когда на рассвете следующего дня я увидел, как он спускается с холма с этими, недостойными мужчины маленькими пистолетами в руках, мои стрелы просили его крови. Но я отложил его убийство и смирился, ненавидя себя за его плохие манеры больше, чем его, стыдясь того, как вел себя, и за то, что выпил слишком много саке, – теперь стало видно, как он устал, – столько позора пришлось нам вытерпеть, и вам, и мне. Не так ли?

– Да.

– Вы не хотите, чтобы я убил его?

– Вы должны делать то, что считаете своим долгом, – сказала она, – как я буду делать то, что считаю своим.

– Мы остаемся в гостинице на сегодняшнюю ночь, – сказал он.

И тогда, так как она была хорошим гостем и тя-но-ю была лучшей церемонией из всех, какие он проводил, он одумался и снова дал ей время и покой, которые сам получил от нее.

– Идите в гостиницу. Спите, – сказал он. Его рука подняла нож и протянула ей. – Когда клены потеряют