последний.
Соответственно: очередность и качество питания, вероятность быть побитым и выгнанным, шансы на выживание, возможности размножения, самочувствие…
В жизнь природных Омег можно вникнуть, понаблюдав за стайкой уличных голубей, цыплят или домашних рыбок, за деревенским стадом, за выводком котят или группкой наших человечьих детенышей…
Если удосужитесь, с выводами прошу не спешить.
Природа жестока, да. Природе слабые не нужны?..
Очень нужны, и в первую очередь.
Вот видим, как гонят, шпыняют, кусают, клюют, топчут слабого, как отнимают и крохи; как оттирают и презирают робкого; какую образцово-показательную трепку устраивают изгою, нечаянно заглянувшему в чужое гнездо…
Но даже у рыб, существ жестко консервативных, статус особи может непредсказуемо измениться. Перемена питания, созревание, добавки гормонов — зоологи и животноводы наблюдают, как это меняет «общественное положение». Заматеревший Омега может стать Альфой; Альфа, сломавший крыло или рог, побывавший в зубах у хищника или в капкане, — скатиться в Омеги…
Природные Омеги — не обязательно хилые, дефектные, неприспособленные, не обязательно трусы. Гораздо чаще они просто своеобразны. Против белой вороны яростно объединяется вся серая стая: лети прочь и попробуй выживи!.. Выжить можно — белая ворона не слабее обычной, умнее и красивее. Но как оставить потомство? Вот если б пару под стать…
Сильнейшие выигрывают не всегда. Сила, во всяком случае, понятие не одномерное.
Предки наши были Омегами природы — беззащитными существами, без клыков, без когтей и без места под солнцем. Из малых вероятностей возник человек. Каждый новорожденный кричит нам об этом…
Так вот, слабость в мире этом нужна для двух самых важных, самых жизненных дел.
Для развития и для любви.
Если мне не верите, спросите повыше…
Все жирели и наглели, а сизарьку Хромику доставались остатки или ничего вовсе. Уже начали перья хохлиться; ножки сохнуть, летал мало, все спал на карнизах…
Однажды на Пенсионерской Площади насыпано было много, стая клевала бешено, а он маялся, как всегда, в сторонке. Вдруг: пах! — пах! — nyxx! Взлетели все разом. Это с ветки Ворона бросилась.
Пока опомнились, успел что-то клюнуть.
Ршил: в следующий раз по-вороньему налечу.
По-Вороньему!
Вышло! Упал с крыши в клюющую толкотню — всех как сдунуло. В стае теперь он самый толстый и самый главный.
А там, в сторонке, — еще какой-то одинокий нахохлившйся экземпляр.
Гнать его! Гнать в три шеи!
«Одиночество бегуна на длинной дистанции»
«Я должен был стать выше всех…»
«А отомстил самому себе…»
ВЛ. мне хочется рассказать вам свою историю. Может быть, она представит для вас некоторый исследовательский интерес.
И послужит кому-нибудь предостережением…
Отец мой сразу после войны стал жертвой ложного обвинения и пропал навсегда. Кроме меня, у матери было еще трое, я был старший. Была еще престарелая бабушка.
Всю семью выставили на улицу. Мама пошла в колхоз, там в гумне нас приютили. Сейчас, когда рассказываешь кому-нибудь из молодежи, слушают с недоверием… Не верят также, например, что в колхозе после восьмого класса я за два летних месяца заработал себе на кепку. Они сейчас за один день зарабатывают больше.
Мама пошла в доярки. За работу в то время почти ничего не платили, но она не умела работать плохо. Окончил обязательные 7 классов, дальше учиться не собирался, хотел работать. Но мама все-таки заставила меня пойти в среднюю школу. Для этого надо было ехать в город и жить в интернате.
Зимы ходил в пиджачке, пальто не было.
По выходным голодал. Дома не было даже черного хлеба, питались полугнилой картошкой…
Из школьной жизни основное воспоминание — издевательства и насмешки. На переменах, а иногда и на уроках в меня кидались огрызками колбасы или свинины, а я отворачивался и глотал слюну.
(Гораздо позднее, изучая психологию, я узнал, что есть люди, которых действительно не задевают насмешки и издевательства. Для меня это было просто невероятно.)
С содроганием вспоминаю сейчас, будто это было вчера, с какой изобретательностью надо мной, дошкольником, издевались взрослые дяди… Сколько помню свое детство и юность — всегда я, хилый, долговязый, рыжий и конопатый, был чем-то вроде шута при средневековом дворе. Так и свыкся с мыслью, что если кому-то приспичит над кем-то поиздеваться, то этим кем-то буду всегда я…
Где-то в девятом классе во мне произошел перелом. Если раньше учиться не хотел, то теперь решил, что буду учиться во что бы то ни стало, учиться изо всех сил, учиться отлично, блестяще.
Я всегда быстро схватывал новое и с особым удовлетворением решал задачи на сообразительность. Читать научился сам, когда мне было всего три года, и очень удивлялся, что пяти-шестилетние дети у соседей читать не умеют. Еще до школы прочитал много книг, и не только детских.
Поступил учиться в технический вуз. Жил иа стипендию. Начал заниматься спортом, бегать на средние и длинные дистанции. Обнаружилось, что голодный долговязый хиляк обладает большой выносливостью. Тренировался фантастически, через три года стал чемпионом вузов города, совсем немного осталось до мастера спорта. Думаю, если бы питался получше, то и мастерский рубеж покорился бы.
Я всегда был одет и обут хуже всех и не мог позволить себе развлечений, доступных другим. Эту бедность, эту ущербность я возмещал своими успехами, своим превосходством, своими победами.
Ее раз в отчаянии приходили мысли о самоубийстве, но всякий раз в жизни удерживала великая злоба и беспредельная жажда мести. Да, дикая злоба заставляла меня сдавать экзаменационные сессии без единой четверки, двигаться вперед по гаревой дорожке, когда ноги отказывали, темнело в глазах и мозг отключался…
Я плакал по ночам, а утром, поджав голодное брюхо и стиснув зубы, опять шел самоутверждаться. В студенческие годы я меньше подвергался издевательствам, чем в школе, не было уже таких пыток. У меня был какой-то авторитет, ко мне часто обращались за консультациями.
Во все равно сынки родителей 'с положением' не упускали случая продемонстрировать свое превосходство…
Особенно драматичными стали мои дела, когда наступило время поближе знакомиться с девушками. Здесь у меня вообще не было никаких шансов…
