ГИД — Как можно прокомментировать, что произошло? Женщины, вы сказали, от зависимостей освобождаются тяжелее…

— Если можно говорить об исцелении свыше — то это оно, притом без мистики, без какой-либо темной тайны.

У Марии был изначально зависимостный тип личности, и судьба складывалась соответственно. Череда зависимостей: оценочная, сексуально-любовная с большой примесью мазохизма, потом алкогольная. Низменная, болотная, засасывающая среда… Полная картина разверзающейся черной дыры и все шансы опуститься на дно, деградировать и сгубить детей. Но произошла встреча с Красотой и вспышка прозрения, пробудилась совесть и воля к свету… Если и есть тут мистика — таинственность светлая — то лишь в одном: в осуществлении первой помощи, в миге Встречи… Кто «подбросил» Марии альбом Боттичелли, с которого начался спасительный поворот?..

Можно сказать: случай, ничего более. И такие случаи посылаются многим, посылаются всем — просто тем, что есть мировое искусство, есть книги и другие средства информации — есть световой источник со многими излучениями… Но беда-то в том, что огромное большинство гибнущих в зависимостях закрыто от этих лучей, закрыто именно своими зависимостями, изнутри, а Мария открылась. Что-то ей помогло.

— Сама же и помогла… Был какой-то ресурс… Вам известно, как дальше сложилась ее жизнь?

— Из отеля уйти пришлось вскоре — подставили… Изрядно помыкалась, но нашла и работу неплохую, и небольшой круг новых друзей, и друга-мужчину. Детей подняла. Долго болела, выдюжила… Теперь уже бабушка, и такой бабушки я пожелал бы любому внуку.

— Учитывая, что внуки мы все — и мне бы!..

Вселенная горит. Агония огня рождает сонмы солнц и бешенство небес. Я думал: ну и что ж. Решают без меня. Я тихий вскрик во мгле… я пепел… я исчез… Сородичи рычат и гадят на цветы, кругом утробный гул и обезьяний смех — кому какая блажь, что сгинем я и ты, на чем испечь пирог соединенья всех, когда и у святых нет власти над собой? Непостижима жизнь, неумолима смерть, а искру над костром, что мы зовем судьбой, нельзя ни уловить, ни даже рассмотреть… Все так, ты говорил, — и я ползу, как тля, не ведая куда, среди паучьих гнезд. Но чересчур глупа красавица Земля, чтоб я поверить мог в незаселенность звезд. Все так, ты говорил. Бессмысленно гадать, чей глаз глядит сквозь мрак на наш ночной содом, но если видит он — не может не страдать, не может не любить, не мучиться стыдом. Вселенная горит. В агонии огня смеются сонмы солнц, и каждое кричит, что не окончен мир, что мы ему родня, что у Творца миров душа кровоточит… Врачующий мой друг! Не вспомнить, сколько раз в отчаяньи, в тоске, в крысиной беготне ты бельма удалял с моих потухших глаз лишь бедствием своим и мыслью обо мне. А я опять тупел — и гас, и снова лгал: тебе — что я живой, себе — что смысла нет, а ты — едва дыша — ты звезды зажигал над головой моей, ты возвращал мне свет и умирал опять… Огарки двух свечей сливали свой огонь и превращали в звук, и кто-то Третий — там, за далями ночей, настраивал струну, не отнимая рук… Мы в мире не одни. Вселенная плывет сквозь мрак и пустоту, — и, как ни назови, нас кто-то угадал — Вселенная живет, Вселенная летит со скоростью любви…