его помощью были уничтожены все отряды «лесных братьев» в Эстонии. Гораздо раньше, чем в Латвии и в Литве. Не верите?

— Нет, — твердо сказал я.

— То есть как это нет? — возмущенно спросил Кыпс.

Он был из тех людей, которые любят, чтобы в любом споре последнее слово оставалось за ними. И его режиссерский опыт с умением объяснять, как сказал Артист, «любую херню», позволял ему выходить победителем в спорах. Я был не против того, чтобы признать себя побежденным. Более того, я очень этого хотел. Но мне нужны были факты, а не фантазии, даже самые вдохновенные.

— Выкладывайте контраргументы, господин Пастухов! — потребовал Кыпс. — Я не оставлю от них и следа!

— Первый. Советский агент не мог воевать так, как Альфонс Ребане.

— А как он воевал? — пренебрежительно отмахнулся Кыпс. — Он был очень организованным, очень исполнительным, очень дисциплинированным офицером. В роли командира «восточного» батальона добросовестно чистил Эстонию от евреев и коммунистов. А на фронте добросовестно воевал. И только.

— Позвольте, Март. А битва на Векше, за которую Альфонса Ребане представили к высшей награде Третьего рейха?

— Да не было никакой битвы!

— Как это не было? — удивился я.

— А вот так. Да, наступление русских на рубеже Векши было приостановлено, но Альфонс Ребане тут ни при чем! Я расскажу, что там произошло. Было так. Парашютно-десантную дивизию генерала Волкова выбросили в тыл Эстонской дивизии СС. Имелось в виду, что ее зажмут в тиски с двух сторон и уничтожат. Но Ребане успел отступить. Он, как говорили тогда, драпанул. Гораздо быстрей и дальше, чем этого ждали. Дивизия генерала Волкова заняла позиции на Векше и целые сутки сдерживала натиск Красной Армии. Да, господин Пастухов, так и было. И это был не единственный случай в ходе войны. Чаще совет-ская артиллерия била по своим. Но бывали и столкновения между своими. Особенно на флангах. Так получилось и здесь. Непогода, плохая связь, режим радиомолчания. Все сошлось. Бой был очень жестокий и кровопролитный. Только через сутки выяснилось, что десантники сдерживали натиск своих. Поэтому и застрелился генерал Волков. И поэтому Альфонс Ребане отказался принять Рыцарский крест с дубовыми листьями. Он не считал возможным получать незаслуженную награду. В сущности, проявил порядочность. Мы привыкли считать порядочность частью морали. Как видите, это не так. Есть еще аргументы?

— Есть. Чтобы штандартенфюрер СС согласился работать на советскую разведку, наши должны были на чем-то очень сильно его зацепить. Его подписка о сотрудничестве, даже если она сохранилась, такой зацепкой быть не могла. О ней он наверняка сообщил немцам. Да и английской контрразведке тоже, когда давал согласие возглавить разведшколу.

— Это хороший вопрос, — кивнул Кыпс. — Да, советской госбезопасности нужен был очень сильный рычаг давления. И он был. Я думаю, что это была его дочь. Да, господин Пастухов, дочь Альфонса Ребане и его возлюбленной Агнии. Ей было месяца три, когда Агнию увезли. Мой чекист рассказывал, что у них был приказ увезти только Агнию. О дочери речи не было. То ли не знали о ней, то ли забыли сказать. Вероятно, Агния успела сунуть дочь родным. Это естественно, потому что агенты НКВД явились в дом под видом немецкой зондеркоманды. Я пытался ее найти, но мне это не удалось. Я решил, что она погибла, потому что всю семью Агнии немцы истребили в концлагерях вместе с остальными таллинскими евреями. Парадокс, что занимался этим Альфонс Ребане. По долгу службы. Получается, что и понятие «долг» никак не связано с понятием «мораль». А тогда что же такое мораль?

— Вы решили, что дочь Агнии и Альфонса Ребане погибла, — мягко вернул я Кыпса в русло нашего разговора.

— Да, — подтвердил он. — Но после войны советская госбезопасность, вероятно, ее нашла. Я не на сто процентов в этом уверен, но это единственное объяснение. Дочь Альфонса Ребане — это и был тот аргумент, с помощью которого энкавэдэшники заставили Ребане работать на советскую разведку.

— Есть еще два аргумента в пользу моей версии, — отвлекшись на глоток виски, продолжал Кыпс. — Они косвенные, но я не стал бы ими пренебрегать. По степени секретности документы разделяются на три вида: «Секретно», «Совершенно секретно» и «Особая папка». Так вот, дело Альфонса Ребане было в «Особой папке». Поэтому я и не смог до него добраться, хотя в Москве мне помогали мои друзья, известные кинематографисты. Но главный мой аргумент — смерть Альфонса Ребане.

— В сценарии вы написали, что он погиб от пули убийцы на могиле жены, — подсказал я.

— Это просто художественный образ. Я думаю, что его ликвидировали агенты Сикрет интеллидженс сервис. Постоянные провалы выпускников разведшколы не могли не насторожить англичан. Они поняли, на кого работает Альфонс Ребане, и убрали его, а гибель инсценировали. Сначала убили, а потом сунули труп в старый «фольксваген» и сбросили его в пропасть. Я был в Аугсбурге. Искал свидетелей смерти Ребане. Родных и близких там у него не было. Хоронить его могла либо полиция, либо английские оккупационные власти, либо союз ветеранов войны. Но хоронили его какие-то люди из эстонского землячества. О таком землячестве в Аугсбурге никто никогда не слышал. Убедил я вас?

— Нет. Если Ребане работал на Москву и англичане его раскрыли, его должны были арестовать и судить. Вместо этого ему разрешают выехать в ФРГ.

— Здесь есть тонкость, господин Пастухов. Что значит арестовать и судить? А скандал, а запрос в палате общин? Да это стоило бы должности всему руководству СИС! А престиж британской разведки? Шесть лет, с сорок пятого по пятьдесят первый год, под крылом СИС работал советский агент! Нет, они нашли другой выход.

— Значит, вся история с советской разведчицей Агнессой в вашем сценарии просто выдумана?

— Как это выдумана? — возмутился и даже обиделся режиссер. — В ней не выдумано главное — любовь! Любовь, которая превыше всего! А частности — кого они интересуют?

— Они интересуют меня. Как было на самом деле?

— Очень банально. Когда Эстонская дивизия сдалась в плен, всем разрешили написать письма родным и близким. Альфонс Ребане написал в Лондон, сообщил Агнии, что он в Аугсбурге. Она работала медсестрой в военном госпитале, поэтому ей удалось получить разрешение поехать к нему. Это было в середине мая сорок пятого года. На поезде она доехала до Мюнхена, там ее ждал «виллис» с британским солдатом- водителем, его прислали из лагеря встретить ее. На подъезде к лагерю «виллис» подорвался на мине. Солдат уцелел, Агния погибла. Ее похоронили в Аугсбурге. Вот, собственно, и все. Альфонс Ребане так и не встретился с ней. Он встретился с ней после смерти. Смерть — это самое великое таинство жизни. Вы когда-нибудь задумывались над этим, господин Пастухов?

Я понял, что виски «Джонни Уокер» с черной этикеткой вот-вот унесет режиссера Кыпса в высшие сферы, и поспешил задать еще один вопрос, который меня интересовал:

— Почему вы назвали Альфонса Ребане великим неудачником? Ему не очень повезло в жизни, согласен. Но почему — великий?

— Потому что ему не повезло и после смерти, — торжественно изрек Кыпс. — Сорок восемь лет он пролежал рядом со своей Суламифью. А теперь их разведут.

— Что вы имеете в виду?

— То, о чем все говорят. Его прах перевезут из Аугсбурга в Таллин. А ее прах останется на немецкой земле. Это надмирная трагедия, господин Пастухов. Воистину надмирная! Смерть победила любовь. Зло победило добро. Великий Шекспир отдыхает. Почти полвека соперник Альфонса Ребане, коварный Яго, ждал своего часа. И до-ждался. Он все-таки их развел!

— Кто?

— Матти Мюйр.

Твою мать!

Наверное, мне следовало промолчать. Но я понял, что с моей стороны это будет нечестно.

— Послушайте, Март, — сказал я. — Я не специалист в кино, я простой зритель. Но то, что вы рассказали, кажется мне потрясающе интересным. Это ни в какое сравнение не идет с тем, извините за откровенность, говном, которое вы написали. Почему бы об этом вам и не снять свой фильм?

— Да кто мне даст об этом снимать! — отмахнулся кинорежиссер Кыпс.

— А вам что — все равно, о чем снимать?