— Но они вложили в фильм деньги, — напомнил я. — И немалые. И не только национал-патриоты. Другие спонсоры тоже.

— Они вложили! — пренебрежительно отмахнулся Кыпс. — Все они сначала взяли в госбанке беспроцентный кредит под мой фильм и раз десять прокрутили его в коммерческих банках. Они все просчитали. Иначе и кроны не дали бы. Не знаю, как в России, а у нас в Эстонии патриотизм — это очень хороший бизнес.

— Но за танки придется платить.

— Ничего не придется. Все было застраховано.

Кыпс принял еще дозу, порозовел, оживился, и я понял, что нужно переходить к делу, пока его снова не занесло в духовные выси.

— Меня заинтересовала, Март, ваша оценка Альфонса Ребане, которую вы ему дали во время нашей встречи в клубе «Лунный свет».

На лошадином лице режиссера отразилась напряженная работа мысли. Я счел необходимым напомнить:

— Вы назвали его знаковой фигурой двадцатого века и великим неудачником.

— Неглупо, — кивнул Кыпс, оценив глубину собственных оценок. — В сущности, это так и есть. По нему прокатились все жернова века. Коммунизм, фашизм, антисемитизм. Миллионы людей пострадали от каждого из этих жерновов. Но сразу от всех — только он. Вы читали мой сценарий?

— Да. Но я не специалист в кино, поэтому оценить его не могу, — поспешил я предупредить его вопрос: «Вам понравилось?»

— Для ведущего эксперта арт-агентства вы довольно скромны.

— У меня другой профиль. В вашем сценарии меня заинтересовали факты. У вас там, например, есть сцена, когда маршал Жуков расстреливает генерала Волкова. В сценарии вы назвали его Воликовым. Мне она не кажется достоверной.

— Это гипербола. Я рассматриваю войну как античную трагедию. Высочайший трагизм, надмирный!

— А как было на самом деле?

— Гораздо скучней. Генерал Волков застрелился.

— Вот как? После разгона, который устроил ему Жуков?

— Нет, еще до приезда Жукова. Но разве дело в этих деталях? Дело в высшей правде!

Вообще-то мне казалось, что дело как раз в этих деталях, но я решил не ввергать режиссера в искусствоведческий спор, в котором он был сильнее меня. Поэтому перевел разговор на другое:

— В вашем сценарии Гитлер вручает Рыцарский крест Альфонсу Ребане, а он отказывается. Это тоже гипербола?

— Это художественный домысел. Этого события не было, но оно могло быть. Понимаете?

— Нет. Но если вы объясните, я постараюсь понять.

— Объясню. Как было на самом деле? Альфонс Ребане написал рапорт: «Мой фюрер, мои дела недостойны такой оценки». Я своими глазами видел этот рапорт в берлинском историческом архиве. Если следовать так называемой правде жизни, что я должен снимать? Ночь. Блиндаж. Альфонс Ребане берет ручку и пишет. Так? Чушь! Это же невозможно смотреть! А кино — это видеоряд!

— Почему он отказался от награды? Действительно считал себя недостойным?

— В общем, да. Там, конечно, было все по-другому. Но в принципе верно.

— Но девятого мая сорок пятого года он эту награду принял, — напомнил я. — Из рук гросс-адмирала Дёница.

— Ага! — встрепенулся Кыпс. — Значит, вы читали не только мой сценарий? Что еще?

— Служебную записку Информационного отдела Минобороны, — честно ответил я. — Она была составлена по приказу Кейта.

— Вот же козел! Решил меня проверить! Но не выступал. Понял, козел, что это опасно для его карьеры!

— Давайте вернемся к Альфонсу Ребане. Почему он все-таки принял награду?

— Вы изучали историю Второй мировой войны?

— Интересовался.

— Тогда поймете. После капитуляции Германии Черчилль очень опасался, что Сталин попытается захватить всю Европу. И он мог это сделать. У него было многократное превосходство над войсками союзников. Его танковые армии могли за день дойти до Парижа и за три дня до Мадрида и Рима. Поэтому по инициативе Черчилля наиболее боеспособные части вермахта, сдавшиеся в плен, не расформировывались, а концентрировались в лагерях вдоль демаркационной линии. Они имели статус военнопленных, но носили прежнюю форму и знаки различия, даже проводили строевые занятия. А их оружие хранилось на складах поблизости. И если бы Сталин решился на захват Европы, эти части приняли бы на себя первый удар. Эстонская дивизия СС и была одной из таких частей. Чтобы поднять боевой дух дивизии, Альфонсу Ребане и вручили дубовые листья. И тут он отказаться не мог. Этого требовали интересы дела. Полагаю, я ответил на ваш вопрос, — заключил режиссер Кыпс и причастился «блэк лэйблом». — Потом, когда Черчилль убедился, что Сталин нападать не будет, всех пленных перевели в лагеря в глубине оккупационных зон и подвергли денацификации. Вот вам и разгадка этого странного награждения Альфонса Ребане. Это награждение сыграло свою роль и в его дальнейшей судьбе. Предопределило его выбор на роль руководителя эстонского сопротивления и начальника разведшколы.

— Его деятельность в этой роли была, насколько я знаю, не слишком успешной, — осторожно заметил я.

— Это темная история, господин Пастухов. Очень темная. Я старался об этом не думать. Это помешало бы мне в работе над фильмом.

— Но сейчас работа над фильмом, скажем так, завершена. У вас не появилось желания разобраться во всем до конца?

— Почему вы этим интересуетесь? — спросил Кыпс.

— Я с детства увлекался историей, — бодро соврал я. — Ученые говорят, что прошлое содержит в себе ответы на самые жгучие вопросы настоящего. Ваша оценка Альфонса Ребане как знаковой фигуры века заставила меня задуматься, — добавил я, и это было, пожалуй, правдой.

— Что вы о нем знаете?

— Только то, что было в вашем сценарии и в информационной записке. И кое-что рассказал господин Мюйр. Он рассказал мне, что Альфонс Ребане был агентом НКВД. И что завербовал его он.

— Рассказал вам? — удивился Кыпс. — А мне он этого не рассказывал. Но я знаю об этом из другого источника. Мне удалось найти чекиста, который работал в Эстонии перед войной. Их группой руководил отец Мюйра, он был из старых революционеров. Формально Матти Мюйр действительно завербовал Альфонса Ребане. И даже взял с него подписку о сотрудничестве. Мне не удалось ее найти в эстонских архивах. Возможно, она уничтожена. Но не исключено, что хранится в Москве, на Лубянке. Туда мне пробиться не удалось. А было так. У Альфонса Ребане была возлюбленная, еврейка. Когда немцы подходили к Таллину, он понял, что ей грозит физическое уничтожение. И он пришел к Мюйру. Вероятно, из своих источников он знал, что его отец связан с НКВД. Он сказал, что готов сотрудничать с органами, если наши помогут его девушке эвакуироваться в Англию. Туда уехали его родители. Они погибли, но он об этом не знал. Энкавэдэшники согласились. Тот старый чекист рассказывал, что это была очень сложная операция. В Таллин уже вошли немцы. Подпольщики явились в дом родителей девушки под видом немецкой зондеркоманды, увели ее и отправили в Англию в трюме угольщика. Они рассчитывали, что Альфонс Ребане станет их ценным агентом. Но он их переиграл. Через две недели вся подпольная группа была за-хвачена гестапо и расстреляна. Мюйру и этому чекисту только чудом удалось скрыться и перейти через линию фронта. Все остальные погибли. В том числе и отец Мюйра. И знаете, кто привел гестаповцев на явку? Гауптман Альфонс Ребане! Каков мой герой, а? Ребане по-эстонски — «степная лисица». Очень осторожный и хитрый зверь. Альфонс Ребане был настоящим степным лисом.

Рассказ увлек самого Кыпса. Он освежился еще глотком виски и продолжал:

— Я вам больше скажу, господин Пастухов, гораздо больше! Я совершенно уверен, что в Англии мой герой действительно работал на советскую госбезопасность. Он был одним из самых ценных советских агентов. Да, одним из самых ценных! Не менее ценным, чем Ким Филби и знаменитая лондонская пятерка. С