нашлось столько человек на ночном безлюдном аэродроме.

– Семьсот пятый, – снова сказал диспетчер, – ты справа глиссады тридцать метров, выше четыре километра, как понял? Ты выше четыре километра.

– Понял.

– Почему он не снижается? – спросил Денис.

– Топливо бережет, – ответил один из присутствующих, видимо пилот. – У этой машины аварийный остаток полторы тонны.

– Сколько ему до посадки? – это был хриплый голос Кирилла.

– Минуты три.

– Семьсот пятый, – заговорил диспетчер, – дальность семьдесят, ты выше глиссады на четыре километра.

– Понял. Приступаю к энергичному снижению. Остаток топлива сто двадцать килограмм.

– Семьсот пятый, остаток ниже расчетного. Принимай решение сам. Зона катапультирования – азимут двадцать градусов, удаление тридцать пять.

– Я буду сажать машину.

Денис оглянулся. В комнате было уже человек двадцать. Руководитель полетов был весь белый.

– Семьсот пятый, до дальнего привода десять километров. Ты выше глиссады один километр.

– Понял. Выше один километр.

– Семьсот пятый, ты на дальнем приводе. Ты на глиссаде. Какой остаток топлива?

– Килограмм двадцать будет.

– Проходишь ближний привод. Ты на глиссаде. Как топливо?

– Топливо ноль. Обороты авторотации падают. Шасси выпускаю аварийно.

– Он не дотянет до полосы, – сказал кто-то у плеча Дениса.

– Выполняю посадку, – раздался спокойный голос пилота.

– Срочно на ближний привод! Пожарку и тягач! – заорал кто-то в телефон.

– Семьсот пятый, как слышите, семьсот пятый!

В эфире стояла мертвая тишина.

«МиГ-1-48 „Сапсан“ не дотянул до бетона около пятисот метров. Он рухнул на поле в районе ближнего привода. Вертикальная скорость самолета составляла двенадцать метров в секунду. Удар был такой силы, что стойки шасси пробили крылья.

Изломанный самолет промчался по полю около ста метров и нырнул носом в глубокую канаву, змеившуюся вдоль служебной бетонки. Правая стойка шасси с грохотом отломилась, самолет грянулся крылом о бетонку, проскользил еще метр и замер, запутавшись в бетонных плитах и собственных металлических внутренностях. За ним медленно, как гигантский гриб-дождевик, опадал желтый тормозной парашют.

Машины Черяги домчались до места катастрофы спустя пять минут после приземления. Кирилл и пожарка успели раньше.

Когда Черяга выскочил из машины, он увидел, что пилот лежит на снегу возле искалеченной машины. Скорее всего, он сам выбрался из кабины. Около него, на коленях, стоял Кирилл и пытался делать ему искусственное дыхание. «Жив, черт возьми! Жив», – изумленно промелькнуло у Черяги. Он не знал, радоваться или огорчаться.

Кирилл выпрямился на мгновение, и Черяга увидел над летным комбинезоном лицо Степана. Оно было все залито кровью. Глаза вылезли из орбит. Потом веки Бельского дернулись, губы шевельнулись.

– Са… – сказал Степан, глядя на Дениса, – сам…

Глаза его закрылись. Черяга взял пилота за запястье, пытаясь нащупать пульс. Он не нащупал не только пульс. Он не нащупал костей.

– Бесполезно, – сказал кто-то над ухом. – У них вертикальная скорость составляла не меньше десяти метров в секунду. Техника может выдержать, а человек – нет.

Кирилл не слышал этих слов. Он сидел над пилотом и пытался делать ему искуственное дыхание.

– Все прочь от машины, – орал какой-то пожарный, – все прочь!

Из «скорой помощи» вылез врач и тоже попытался нащупать пульс.

– Перестань, парень, – сказал врач, – он уже мертв.

Кирилл продолжал делать искусственное дыхание. Его люди и охрана Черяги стояли вокруг. Никому не хотелось отрывать Кирилла от трупа. Слишком был высок риск получить пулю в башку.

– Слышишь, ему ничем не поможешь, – повторил врач.

Кирилл поднял голову. В свете фар и всполохов «синеглазок» его зрачки страшно сверкали. Он посмотрел сначала на врача, потом на Дениса.

– А ты что тут делаешь? – сказал он Черяге.

Черяга продолжал стоять неподвижно. Кирилл внезапно выхватил пистолет. Все окружающие попятились.

– Радуешься?! – заорал Кирилл.

Омоновцы Черяги вскинули автоматы. Черяга сделал предупреждающий жест – «не стрелять».

– Ты его убил! – снова закричал Кирилл. Сухо щелкнул взведенный курок. Стволов, направленных на него, Кирилл, казалось, не замечал. Он вообще ничего не видел, кроме неподвижного и окровавленного тела в снегу.

– Тише, тише, – сказал Черяга, – я уеду. Мы поговорим, когда ты придешь в себя.

Кирилл выронил пистолет, упал в снег и заплакал.

Денис перевел взгляд на самолет. Под искалеченной машиной медленно собиралась лужа. Сначала Денис подумал, что это растаявший снег, но порыв ветра донес от лужи резкий запах керосина.

Миг-1-48 разбился оттого, что в баках его не было горючего.

А в самом самолете горючее, получается, было?

Черловские СМИ напечатали известие об аресте Олега Самарина в тот же день, что и известие о катастрофе «МиГ-1-48 „Сапсан“. Областной прокурор отнекивался, а потом созвал пресс-конференцию и заявил, что считает раскрытым покушение на Артема Мансурова, а также убийство Алексея Исханова и Афанасия Горного.

Пресс-конференция еще не закончилась, когда в московском кабинете Дениса Черяги, генерального директора ФГУП «Южсибпром», раздался звонок. Звонил следователь Шевчук: он любезно осведомился у Дениса Федоровича, когда тот планирует быть в Черловске, и пригласил его на допрос завтра в пятнадцать ноль-ноль.

Денис позвонил Ревко: сотовый у полпреда был выключен. Секретарша сказала, что непременно доложит и перезвонит.

Затем Денис набрал швейцарский телефон Извольского.

– Слава? – сказал он, – Самарин арестован в Черловске, и тамошние менты повесили на него все убийства, которые были вокруг ГОКа. Он утверждает, что заказчиком был я. Тебе не стоит прилетать в Россию. Особенно сразу после гибели Бельского.

На следующий день после катастрофы в Кубинке, в пять часов вечера Кирилл приехал в контору Цоя. Цой разговаривал по телефону, и его коротко стриженые волосы сверкали серебряным нимбом на фоне бронированного стеклопакета.

При виде Кирилла Цой бросил трубку и встал из-за стола. На нем была щегольская белая рубашка и брюки от Армани. Это была та же самая одежда, в которой Цой приехал вчера ночью на аэродром. Видимо, он не спал и не переодевался.

– Похороны завтра, – сказал Кирилл. – Там под Кубинкой есть кладбище, где хоронят летчиков- испытателей. Он давно сказал, если что, хоронить его там.

– Это был несчастный случай? – спросил Цой.

Кирилл промолчал. Потом ответил:

– Он до последней минуты старался спасти машину.

– И мог катапультироваться?

Кирилл кивнул.

– Он мог катапультироваться. Он полагал, что если машина разобьется, то на программе «МиГ-