Ахрозов спустился вниз и выпил заказанный кофе, а через некоторое время к нему бесшумно подошел официант:

– Вас ждут, – сказал официант.

Они прошли на второй этаж, миновали VIP-зал и оказались где-то в служебных помещениях гостиницы. Там они спустились в гараж, где Ахрозова уже ожидал черный «Мерседес» с тонированными стеклами. Около задней двери дежурил стриженый парень в кожанке.

– Вам сюда, – сказал парень, распахивая дверь.

Ахрозов сел на заднее сиденье, парень вскочил вперед, к водителю, и «Мерседес» тут же вылетел со стоянки, бесшумно, как ниндзя, стелясь по мокрому осеннему асфальту.

Поездка была недолгой: спустя десять минут «Мерседес» нырнул в раскрытые ворота одного из арбатских особнячков. На особнячке не было ни одной вывески, и вход в него располагался не с улицы, а со двора, перекрытого высоченным, с телекамерами забором.

Ахрозов ожидал, что машина остановится у подъезда, но не тут-то было: в стене особнячка открылись ворота, и машина въехала по пандусу в небольшой подземный гараж.

Ахрозов, не дожидаясь стриженого мальчика, отворил дверь и вышел из машины. В гараже царила полутьма, словно в вырытой, но еще не засыпанной могиле. Фары «Мерседеса» отражались от луж на бетонном полу и хромированного лифта в дальнем конце. Около лифта стояли двое охранников с рациями в руках и кобурами на поясе. Еще один охранник подошел к Ахрозову.

– Вам сюда, – сказал он, указывая на лифт.

Пока они поднимались, охранник несколько раз переговаривался по рации. Ахрозов сам был не новичок в том, что касается мер безопасности. Но то, что он наблюдал, было не безопасность. Это было шоу.

Наискосок лифта на третьем этаже во всю стену располагалось зеркало, удваивая и без того немаленькую площадь особняка. Приемная была огромной, и ни одной из дверей, ведущей из приемной, не было никаких табличек. Дверь слева была открыта, и за ней виднелся длинный обеденный стол. Дверь направо была закрыта, судя по всему, это был кабинет.

Секретарш в приемной не было: за одним из столов сидел невыразительный человек в штатском.

– Прошу, – сказал охранник, становясь у дверей кабинета.

Ахрозов толкнул дверь и вошел. В кабинете можно было б устроить теннисный корт. У дальнего конца его возвышался породистый стол красного дерева и высокое, похожее на трон кресло. Сейчас кресло было пусто.

Чуть дальше стоял диван белой кожи и кресла, окружавшие низенький стеклянный столик. Под поверхностью столика плавали серые округлые рыбки – пираньи. В радужном стекле отражался экран видеомагнитофона, и на экране этом был вчерашний номер в «Кремлевской».

На диване сидел круглолицый человек в бежевой водолазке и с совершенно белыми волосами.

Это был не Бельский. Это был Констанин Цой.

– Садись, Сережа, – сказал Цой. – Хочешь посмотреть?

– Да.

– Что, не помнишь, что делал?

– Все помню.

Цой щелкнул ленивчиком, и изображение ожило. Съемки продолжались минут семь. Это были съемки хорошей оптикой. Класс изображения был даже выше, чем на любительской VHS. На пленке было очень хорошо видно, что никакого хобота у Анастаса нет.

Пленка закончилась. Ахрозов сидел в кресле и глядел, как плавают под стеклом пираньи.

– Выпить хочешь? – спросил Цой.

– Не в этом офисе и не из твоих рук.

Цой достал из шкафа бутылку с минералкой и два тяжелых стакана венецианского стекла. От вида холодной воды у Ахрозова пересохло в горле, он взял и механически опростал стакан. Цой поднес к губам свой.

– Тебе надо лечиться, Сережа, – соболезнующе сказал Цой.

Ахрозов молчал.

– Меня подставили, – вдруг жалобно сказал Ахрозов. – Это… это гадко, позорно…

– Кого это интересует?

Ахрозов промолчал.

– Извини, Сереж, картина ясная. Имеется, извини, два пидора. Первый заходит в номер, косой выше крыши, и падает носом в ковер. Второй волокет его в постель и раздевает. Тут первый приходит в себя и шинкует второго каминными щипцами. И потом, тебя что, заставляли дурь жрать? Тебя Степан, что ли, накормил кислотой?

– Я… я не контролировал себя…

Цой запрокинул голову, словно собираясь расхохотаться.

– Ты хочешь сказать, что экспертиза признает тебя невменяемым?

Сергей молчал.

– Ну и что? Извольский что, оставит тебя генеральным директором? А тогда какая тебе разница, дадут тебе двадцать пять лет или дурку?

Цой рывком наклонился к Сергею.

– Ведь именно это тебя мучит, да, – что каждую секунду тебя могут выкинуть на улицу? Что Извольский – хозяин, а ты – репей сбоку. Не так ли? Кого ты хотел убить на самом деле, когда шинковал этого придурка? Черловского губернатора? Или Извольского?

– А если я хотел убить тебя? – тихо выговорил Ахрозов.

– Меня? – Цой искренне удивился. – За что?

Он запрокинул голову и засмеялся, и смех его звучал почти по-мефистофелевски.

– За что? За Шалимовку? Извини, Сережа – мне был нужен этот комбинат. Nothing personal, как говорится. Он продавался на чековом аукционе, если ты помнишь. И мои заводы сидели без него на сухпайке. И когда я услышал, что банк тоже нацелился на комбинат, я пришел и сказал: ребята, зачем портить друг другу игру и тратить друг у друга деньги? Давайте вы возьмете мои ваучеры и вложите их от своего имени, а акции мы потом разделим поровну. А я обеспечу, чтобы на аукционе не было посторонних. И они взяли мои ваучеры и купили контрольный пакет за два с половиной лимона. Два с половиной миллиона долларов за ГОК, который выпускает в месяц окатыша на десять миллионов! А потом они пришли ко мне и сказали: ты знаешь, парень, мы передумали, вот тебе твоя доля деньгами, целых полтора миллиона, а ГОК будет наш.

Извини – у меня были партнеры, которые убивали за меньшее. Я Константин Цой. Меня не кидают, как лоха на пляже. Я шесть лет ждал, пока я отплачу этим уродам с процентами. И я не виноват, что ты попался у меня на пути. Когда ты выбирал работу, надо было помнить, что ты работаешь на кидалу.

Ахрозов сидел, уставясь в одну точку. Рука его автоматически протянулась к бутылке с водой. Он налил стакан и снова жадно выпил.

– Я мог посадить тебя два года назад, – сказал Цой. – За Наиля, который от твоих побоев месяц в больнице лежал. Я тебя не посадил. Я заплатил тебе те деньги, которые зажал банк. Ты знаешь, сколько я тогда дал за акции? Двадцать миллионов. Эти двадцать миллионов спас для банка ты и только ты. Тебе по праву полагалась половина. Тебе дали хоть копейку? Скажи, Извольский в такой ситуации заплатил бы деньги врагу, который стоил ему двадцать лимонов? Извольский отговорил бы Наиля, когда тот побежал в ментовку с заявлением?

– Извольский дал мне этот ГОК, – сказал Ахрозов.

– И когда он посмотрит эту пленку, он бросит тебя губернатору, как кость собаке. Ты для него даже не пешка, ты мусор на доске.

Ахрозов молчал.

– Кстати, о мелких одолжениях, – усмехнулся Цой. – Ты в своем Павлогорске заметил, что мы сменили в Оренбурге губернатора?

– И что?

– Между прочим, новый губернатор отдал нам в траст Карачено-Озерский ГОК. То есть принадлежат акции Макееву, а управляем ими мы. С правом выкупа.