что вывернулся, а если бы нет? Лежал бы сейчас на улице Жемайчю, черепушка нараспашку, мозги по асфальту. А у нас, надо тебе заметить, договоренность, которая, в связи с ранением Роберта, отложена, но не похерена. В общем, когда глупости делаешь, то думай. Дело предложил, а сам что? Коней бы двинул в городе — и все, приехали… Несерьезно, за базар отвечать надо.

— Ладно, хватит мораль читать, сам знаю, что облажался. Где этот придурок? Вы его хоть не сильно отметелили?

— Не переживай, тебе оставили, размяться. Сейчас займешься или поговорим для начала? — встрял в разговор Док.

— А что за разговор? Как Робби?

— Нормально, был я у вас вчера. Пришел в себя, еще слабый, хотя…

— Что хотя? Блин, Док, не тяни резину, а?

— Ладно, пойдем пожрем, что бог послал, за обедом поговорим.

Когда первый, самый злой голод придушил, опять пристал к Доку:

— Давай, рассказывай, не томи.

— Видишь, какие дела интересные, Айвар… — Док помолчал, покрутил в руках вилку и продолжал: — Вчера, когда к Роберту ехал, думал, он до вечера как убитый спать будет. Все-таки раны серьезные, операция под местной анестезией проводилась; была у меня даже мысль, что умрет. А вчера приезжаю — вокруг него Аста скачет, тот очнулся, и слабо, но говорит. Вроде бы ничего удивительного нет, если организм сильный. Осмотрел раны. Хирургические швы… Как бы тебе попроще объяснить… Понимаешь, в зависимости от сроков наложения швов, они делятся на несколько видов, точнее — их два. Первичный и отсроченный. Но это тебе не надо, поэтому перейду к сути. Швы, как ты знаешь, снимают. В зависимости от степени вмешательства, отсутствия гнойного воспаления и прочего. При полученных Робертом ранах — а я говорю про осколочное ранение, пулевые у него легкие, — швы надо бы снимать через шесть-семь дней.

— Не тяни, Склифосовский, — его задумчивый вид меня начал тревожить, — давай говори, что с ним!

— Дело в том, что швы можно снимать уже завтра-послезавтра.

— Не понял, — удивленно вытаращился я, — как так завтра?

— А так. Заживление идет быстро. Если бы я сам позавчера его не резал, не поверил бы, ей-богу. Мысли по этому поводу разные возникают. Неизвестный вирус, которым все заражены, очень активен, зараза такая. Он, как ты знаешь, борется с любой инфекцией, которая угрожает жизни носителя.

— Я заметил. Таких носителей полный город. Не тяни!

— Да не тяну. Просто интересная вещь получается. Робби получил тяжелое ранение. В любом другом случае он бы умер, еще до дороге. Внутреннее кровоизлияние — и адью, пишите письма. Он выжил, хотя, не буду скрывать, был при смерти. Вирус внутри него сильно активизировался, скорость регенерации тканей потрясающая!

— Погоди, Док, — оборвал я его рассказ, — ты что, хочешь сказать, что Робби превратился в морфа?!

— Самое удивительное, что нет. Подумав и проведя некоторые анализы, я понял одну вещь. Если человек тяжело ранен — на самом деле тяжело, а не просто царапина какая-нибудь, то вирус усиливает воздействие на организм, но не превращает человека в нежить.

— Стоп! Но ведь куча людей погибла от простых царапин, которые нанесли им зомби.

— Вот именно, зомби… А если человек, как бы тебе попроще объяснить, с чистой раной, то вирус вытягивает его, помогает быстрее восстановиться.

— А почему у других раненых мы такого не замечали? — подал голос Линас.

— Много ты у нас раненых видел? Причем серьезно раненных, но не смертельно? — спросил Док. — Ведь как было: если ранен и без сознания, то никто не ждет, сразу пулю в лоб, чтобы не обратился, и все. Получается, что есть очень тонкая грань: или умрет, превратившись в зомби, или быстро выздоровеет, если вовремя сделали операцию или хотя бы перевязали. Сечешь разницу?

— Ну да. — Я задумчиво потер лоб. — Слушай, а последствий каких-нибудь отрицательных не может быть? Вдруг он ни с того ни с сего на нас бросится?

— Нет, не думаю; все-таки температура у него нормальная, человеческая. Остановок сердца не было, что тоже немаловажный фактор. А зомби холоднокровные, если ты помнишь. Скорее всего, мы нечаянно наткнулись на истинную природу вируса — бороться с болезнями и травмами. Просто что-то пошло не так, и мы имеем то, что имеем. Но за Робертом ты все же понаблюдай, мало ли что…

Хорош, нечего сказать. Мордашку нашему герою славно разукрасили, любо-дорого посмотреть. Один сломанный нос чего стоит. Остальные части тела, судя по Юркиным движениям, тоже свою порцию получили — двигалось оно, тело, скособочась и прихрамывая. Бывает… Пусть радуется, что не пристрелили под горячую руку. Бить этого гаденыша не стал, его сейчас трогать — только в крови и соплях пачкаться. Уже собрался уезжать, когда Линас предложил меня проводить — мало ли что, да и Доку надо бы на Роберта взглянуть, как он там. В общем, тронулись: Линас, Док, два охранника и я. Ну и герой дня — без галстука, но зато с разбитой мордой. Кстати, оружия не только я лишился. Стволы, отобранные у Юрки, Линас оставил себе. На мой вопросительный взгляд спокойно ответил, что это их законный трофей — крыс надо учить. Резонно. У меня даже мысли возбухать не было; в нашем коллективе оружие — вещь личная, и его сохранность — дело, можно сказать, интимное. Пусть теперь сам перед своим тестем оправдывается, где стволы оставил и по какой причине. Правда, мои вещи и карабин вернули. Если честно, я рад, что этого придурка в Рамучяй перехватили. Еще неизвестно, где у него было больше шансов уцелеть — у бандитов или дома, вернись он в одиночку.

Когда проезжали поворот на ракетную базу, я вспомнил про Виду с Каролисом. Если бы не сопровождение, рванул бы к ним — проверить. Но выдавать запасную точку не хотелось, поэтому пришлось плестись в центре колонны, поглядывая на окрестности. Все-таки зомби — твари стайные. За городом их днем с огнем не найдешь, разве что случайный беглец погиб, восстал и бродит по окрестностям, как всем известный призрак — по Европе. А вот в Кармелаве — да, появились. Немного потеплело, и вылезли, твари, добавив жизни мертвому городку. Хотя какой там жизни — одно лишь мерное движение мертвых тел. У поворота в аэропорт даже притормозить пришлось, чтобы машины не испачкать.

Изредка ловлю себя на мысли, что начинаю забывать прошлое, и тогда начинает казаться, что так было всегда. Зомби уже стали привычной деталью пейзажа, и внимание на них обращаешь, лишь оценивая степень опасности. Привыкаю? Наверное. Особенно когда в себе не копаюсь. В мыслях, чувствах, воспоминаниях. Не знаю, может, так и лучше — не думать. Жить, как живется, не останавливая взгляд на вещах, способных вывернуть душу наизнанку. Внутри меня словно два разных человека поселились. Один, несмотря на возраст, способный мечтать, и другой, равнодушно взирающий на эти мертвые огрызки людей…

Если когда-нибудь меня спросят, какой день в моей жизни был самым ужасным, я назову его не раздумывая: вечер 17 апреля. Началось все с того, что из города не вернулись Айвар и Юра. Я знаю, что такое может случиться, но мне страшно. Очень, очень страшно. Пришел Альгис, пытался меня успокоить, говорил, что такое уже бывало не раз, что мужчины просто увлеклись и теперь где-нибудь спокойно отдыхают, но мне тревожно. Сердце не обманешь, давит, словно беду чувствует. Альгис — он хороший, добрый, но знаете… Смирившийся. Как будто согласился с тем, что с нами произошло, и продолжает жить не потому, что есть цель, а потому, что так надо. Ну принято так — жить…

Вчера днем приезжал Алексей, долго осматривал Роберта, взял кровь на анализ и почему-то все время недовольно хмурился, хотя раны заживают прекрасно. Во время осмотра я глянула на Роберта и вдруг увидела, что он открыл глаза и смотрит на нас! Господи, как я испугалась… Дуреха, мне бы радоваться, что наконец пришел в себя, пусть слабый, пусть раненый, но живой. А испугалась, глупая, оттого, что смотрел он на нас спокойно, как-то отстраненно, словно не понимал, что мы тут делаем. А взгляд… Просто мороз по коже. Робби попросил пить, удивленный Док задал ему несколько стандартных в таких случаях вопросов и