Полковник истолковал изумленное восклицание как вопрос и пояснил:

– Из «стечкина».

– Давно?

– Пять лет назад. В Москве. Ниязбек приехал в какой-то ресторан, и когда он выходил из машины, он так резко открыл дверь, что стукнул этой дверью машину Арсена. Тот начал возмущаться. Ниязбек спросил его: «Что ты хочешь? Тут работы на пять долларов. На, возьми двести». Арсен был пьян и ударил его по руке, так что деньги вывалились в грязь. Начался скандал. Прибежали менты. Арсен был такой пьяный, что они хотели его забрать. Ниязбек поднял деньги из грязи, отдал их ментам и сказал: «Мы земляки, сами помиримся». После этого менты уехали, а Ниязбек пошел в ресторан. Он сидел там полтора часа с какими-то русскими ребятами, и когда он вышел, было уже полвторого ночи. Арсен ждал его с тремя людьми снаружи, и как только Ниязбек вышел, Арсен выстрелил в него. Пули попали Ниязбеку в живот и в шею. Ниязбек упал, а Арсен и его люди стали расстреливать русских. Тут Ниязбек очнулся, закатился под машину и стал стрелять в них. Троих он убил, а четвертый убежал. Потом Ниязбек сел в машину, затащил туда русского парня и поехал в больницу. Русский умер, а Ниязбек выжил.

Панков молча переваривал эту информацию.

– Значит, Сапарчи хочет убить Ниязбека?

– А черт их пойми, что он хочет, – отозвался Шеболев, – этот народ никогда не поймешь. Вроде бы помирились они. Шейх какой-то в горах их помирил. Ниязбек даже поддержал его на выборах.

– Каких выборах?

– В Шугинском районе. Там депутата убили. Один из друзей Ниязбека, по имени Хизри, стал баллотироваться в депутаты. А потом он снял свою кандидатуру и велел голосовать за Сапарчи. Потому что это попросил Ниязбек.

– А кто убил депутата?

– А черт его знает, кто убил. Некоторые говорят, что Хизри. Но это тут всегда так. Если неизвестно, кто убил, всегда валят либо на Арсаева, либо на Хизри.

Выборы депутата Народного собрания от Шугинского района были назначены на пятое сентября, и, по сути, исход их был предрешен. Из пяти кандидатов на пост двое не пользовались никакой поддержкой, а еще один – зять Сапарчи – представлял тот же клан, что и сам Телаев.

Пятый кандидат мог бы составить Телаеву конкуренцию – он был местный уроженец, главврач Первой городской больницы и уважаемый человек, но у него был один серьезный недостаток. У него не было вооруженных людей, необходимых для победы на выборах. Потому что вообще-то при подсчете голосов один автомат, приставленный к голове члена избиркома, стоит тысячи избирателей. Трезво оценив свои шансы, главврач снял свою кандидатуру и получил за это от Телаева двести пятьдесят тысяч долларов.

А за неделю до голосования снял свою кандидатуру и сам Телаев. В пользу зятя.

Новость сообщили по местному радио в два часа дня, и так получилось, что Хизри Бейбулатов в этот момент был в машине и слушал радио. Хизри затормозил так резко, что граната, лежавшая на всякий случай на переднем сиденье, слетела на пол вместе с прикрывавшими ее газетами. Хизри свернул к обочине, вышел из автомобиля, открыл правую переднюю дверь и поднял с полу гранату.

Несколько секунд он стоял у пыльного края ущелья, а потом размахнулся, выдернул чеку и швырнул гранату вниз. Ущелье было такое глубокое, что граната взорвалась еще в воздухе, и эхо принялось гулять туда-сюда между горами.

Первого сентября Владислав Панков повел дочь в школу. Это была школа номер один в центре Торби-калы, и пока Панков стоял с Ниной на школьном дворе, засаженном цветами, он заметил одно важное отличие этой привилегированной школы от привилегированных московских. Все машины, которые приезжали с детьми, были бронированные. И из каждой машины вылезали по два, а то и по четыре ребенка. Панков оказался одним из немногих мужчин, появившихся в школе. Детей сопровождали матери или охрана.

Нина переносила жару гораздо лучше отца. Полпреда сразу окружили учителя, и ему пришлось что-то говорить, то и дело дергая себя за галстук От пота, солнца и дезодоранта шею его обметало какой-то розовой сыпью, и Панков все время норовил ослабить узел. В конце концов он плюнул на приличия, сдернул галстук, обернулся и замер.

Рядом с ним, буквально в двух метрах, стояли две женщины в черных траурных юбках и тщательно увязанных на голове платках. Одна из женщин, постарше и пополней, держала на руках довольно причмокивающего грудничка. За другую цеплялся восьмилетний мальчик, и перед ними стояли еще двое – мальчишка лет одиннадцати и девочка чуть помельче. Чуть поодаль беседовал с охранником Магомедсалих. Вторая женщина – высокая, стройная, в черном платке, отороченном тонкой полоской белого кружева, была та самая девушка, которую Панков видел в доме Ниязбека.

Она повернула голову, и Панков снова увидел перед собой точеное бледное лицо с темными вишнями глаз и пушистыми невыщипанными бровями. Женщина несмело улыбнулась, а Панков стоял как дурак и смотрел на нее, как солдат в казарме смотрит на фотографию кинозвезды. Ее не портило ничто – ни черная одежда, ни слишком густые брови, ни короткие ногти на узких, по-детски беззащитных пальцах. В этой своей одежде она казалась как жемчужина в раковине, и Панков понял, что ему страшно хочется раскрыть створки раковины и добыть жемчужину.

– Вы меня не помните? – спросил Панков. Галстук по-прежнему болтался в его руке, и Панков проклял все на свете, когда сообразил, что эта паршивая розовая сыпь видна под расстегнутым воротничком.

– Помню. Не так много русских было у нас дома в тот день.

– Я… Владислав. Владислав Панков. А как вас зовут?

– Аминат.

– А вы…

– Это Фарида, – сказала девушка, показывая на женщину с грудничком на руках, – жена Ниязбека. Я его сестра. А это его сыновья. Шамиль и Джамалудин.

Панков не смог сдержать вздох облегчения. Он боялся, что вторая женщина тоже будет женой Ниязбека. Половина браков в республике заключалась по шариату, безо всякого штампа в паспорте. Любой состоятельный человек, если хотел, брал себе вторую и даже третью жену.

– А чем вы занимаетесь? – спросил Панков.

– Я аспирантка ТГУ. Кафедра математической логики. Вообще-то я программист.

«А Ниязбек знает, что такое математическая логика?» – чуть не ляпнул Панков и вовремя прикусил язык. Ниязбек, в конце концов, ходил без бешмета и без черкески с газырями. Очень вероятно, что он умел даже пользоваться компьютером.

Один из охранников тронул за плечо Магомедсалиха и что-то тихо проговорил. Магомедсалих резко обернулся.

И в эту секунду Панков увидел его словно в первый раз. Не абрека, не министра (хотя бы и бывшего), не спортсмена.

Он увидел загорелого, статного парня с накачанными мускулами, выпирающими из короткой белой рубашки с расстегнутым воротом, с лукавыми глазами и с лицом, красивым мужской беспощадной красотой. Даже нос у него не был сломан, несмотря на крайнюю жестокость избранного им вида спорта. Холостого – иначе бы Ниязбек не послал его в школу сопровождать свою семью.

И свою незамужнюю красавицу сестру.

Панков решительным жестом сунул галстук в карман пиджака и застегнул верхнюю пуговицу рубашки. Слишком тугой воротничок охватил шею, как удавка.

– Здравствуй, Магомедсалих, – сказал полпред, – как чемпионат?

– Выиграл, – отозвался бывший министр строительства, и Панков вдруг вспомнил, отчего у него не сломан нос. «А я никогда не давал по нему бить», – объяснил Магомедсалих в интервью.

Четвертого сентября Панков приехал в гольф-клуб. Жара спала, сыпь прошла, и он прошел пять лунок, расслабившись и забыв обо всем на свете среди волшебного по красоте пейзажа и скал, обрывающихся идеально подстриженной лужайкой.

На шестой лунке его поджидал министр информации. С тех пор как президент Асланов и его сын стали играть в гольф, все высшее начальство в республике играло в гольф. Министр информации весил сто пятьдесят килограмм и между лунками передвигался исключительно на тележке, но тоже играл в