ногами, он выбрался на противоположный берег значительно ниже по течению.

Больше всего его беспокоило то, что они так прочно висели у него на хвосте. Сам Боумен не смог бы идти по тому слабому следу, который он оставлял. И все же преследователи гнали его, как апачи.

Апачи!

Почему он сразу не подумал об этом? За ним наверняка идет Лопес, а не Боумен. Боумен — бульдог, а Лопес хитер как лиса и кровожаден как ласка.

Шэд поднялся на ноги и по-собачьи отряхнулся от воды. Это был большой, тощий, загорелый человек в изодранной рубашке, с перекинутым на грудь через плечо патронташем. На его бедре висел револьвер, а в руках он держал винтовку.

Он вылил воду из ботинок. Ладно, хватит с него игрушек. Если им так уж хочется поохотиться, он постарается, чтобы охота получилась на славу. Беспокоил его только Лопес. Остальных он легко стряхнул бы, но Лопес, этот мужественный и очень опасный человек, одним из первых пришел на земли апачей. Он убивал запросто и часто, совсем не зная жалости. Он был бесчестен и скор на расправу, но только подобные ему могли покорить эту дикую, глухую землю, полную опасностей, не ведавшую милосердия к слабому.

Ну что ж, сейчас они получат то, что заслужили. Даже Лопес. Он приберег им кое-что про запас.

Шэд решительно направился вверх от реки по крутой, едва заметной тропинке. Они думали, что схватят его здесь. А теперь будут думать, что схватят его у лавовых пластов.

Считалось, что эти безводные, лишенные растительности, пустынные лавовые пласты не могут дать убежище ничему живому. Только песок и огромные зубчатые скалы, очертания которых напоминали языки пламени, скалы, почти не проходимые для лошадей, простирались больше чем на семьдесят миль в длину и не меньше чем на тридцать — в ширину.

На краю лавы Шэд Мароун сел и снял ботинки — обувь на таком грунте не продержалась бы и пяти миль. Он связал их шнурками и подвесил на пояс. Затем достал мокасины, которые всегда носил с собой, и переобулся. Гибкие и легкие на ногах, они не будут так сильно тереться об острые как бритва камни и сохранятся в этой местности намного дольше, чем ботинки. Он поднялся и направился в глубь лавовых пластов.

Невыносимый жар, излучаемый обнаженной лавой, ударил ему в лицо. По щеке поползла струйка пота. Он знал пустыню, знал, как нужно вести себя на жаре, и не торопился. Спешка означала бы смерть. Далеко впереди маячила массивная башня скалы, вздымавшейся как шпиль церкви над крохотной деревушкой. Ровными шагами он направился в ту сторону, не делая ни малейших попыток замести следы, оторваться от преследователей. Он знал, куда идет.

Прошел час, потом другой. Время тянулось медленно. Скала-башня поравнялась с ним, затем осталась позади. Один раз он увидел след какого-то маленького существа, вероятно, рогатой жабы. Карабкаясь по крутому склону, оглянулся. Они по-прежнему шли за ним. Они не отступили.

Лопес… Это похоже на него. Он ни за что не отступит. Шэд улыбнулся, хотя глаза его не улыбались. Стало быть, они так жаждут прикончить его, что готовы ради этого преодолеть лавовые пласты. Они получат суровый урок. Вот только жаль, что им никогда не придется воспользоваться наукой.

Он по-прежнему упорно шел на север, стараясь использовать любую тень. Тени было мало, только под прикрытием скал. Но каждый раз он останавливался там и немного остывал. Пока что он не сделал ни одного глотка воды.

Когда миновал третий час, он смочил губы и прополоскал рот. Потом сделал два маленьких глотка и опять прополоскал рот, прежде чем проглотить воду.

Время от времени он останавливался и осматривался вокруг, чтобы сориентироваться. Мрачно усмехнувшись, подумал о Боумене. Шериф был крупным мужчиной. И Дэйвис тоже. Вот Лопес — худой и жилистый. Он выдержит. Его будет труд. но убить.

По его последним подсчетам, их осталось восемь. Четверо повернули назад у лавовых пластов. Он набрал немного очков.

В три часа пополудни он наконец остановился в низине, выйдя на прекрасный затененный участок, который через несколько часов обещал стать еще лучше. Там он разыскал небольшое углубление и долго разгребал землю руками, пока почва не сделалась влажной. Потом улегся на песок и заснул.

Он ни о чем не беспокоился. Много лет он просыпался в тот час, какой сам себе назначал, а все его чувства, готовые уловить любую опасность, были всегда настороже. Он опережал их по крайней мере на час. Ноги теперь доставляют им жестокие мучения. Трое все еще вели за собой в поводу лошадей. Ему же предстоит такое, что понадобится выложиться до конца. Он это знал. Значит, отдых очень кстати.

Шэд проспал целый час, затем поднялся. Он все рассчитал минута в минуту. Сквозь промежуток в скалах увидел, что они уже не более чем в трехстах ярдах от него. Лопес, как Шэд и предполагал, шел впереди. Как легко было бы сейчас уложить их всех! Но нет, больше он не станет убивать. Пусть их уничтожит собственное ненасытное желание убить его.

Когда они были от него всего в ста ярдах, он нагромоздил между собой и преследователями две беспорядочные кучи камней. Потом отошел чуть подальше и остановился.

Перед ним, почти у края большой котловины, начинался крутой глинистый склон. С того места, где он стоял, на горизонте уже различалась пурпурная дымка, затянувшая горы. До нее простиралось огромное белое пустое пространство, мерцающее от зноя.

Мароун сбежал по склону и резко остановился на дне котловины, оказавшись теперь на семьдесят футов ниже уровня моря. Он пошел вперед, при каждом шаге поднимая облака сухой, мелкой, как пудра, пыли. Она затвердевала у него в носу, оседала на ресницах и покрывала одежду беловатым солончаковым налетом. Вдали, за Провалом, едва различимое на фоне гребня, находилось Окно-в-скале. Он размеренным шагом направился в ту сторону. По прямой до него предстоит пройти десять миль.

— Пока что все именно так, как говорил тот навахо, — сказал себе Шэд. — А он говорил, что нужно успеть до наступления темноты, иначе…

Через милю он остановился, наклонил флягу ровно настолько, чтобы опустить палец в воду, и тщательно смочил губы, которые высохли и потрескались. Потом — всего одну капельку в рот.

Эти люди знают, что такое пустыня. Но ни один из них, кроме, быть может, Лопеса, понятия не имеет о Провале. Им понадобится вода. Им придется искать ее. Днем они могут идти по его следу, но потом, когда наступит темнота…

А потом, сказал навахо, подует ветер. Шэд посмотрел на мелкий сухой порошок под ногами и представил, какой здесь будет ад, если еще подует ветер. Тогда ни один человек не сможет здесь выжить.

Горячие волны танцевали в воздухе какой-то причудливый танец, и зной поднимался, швыряя ему в лицо горячую белую пыль, которая стояла над ним тягучим, удушающим облаком. Она вырывалась у него из-под ног маленькими клубами, словно белый дым. Пыль устилала все, ее было так много, что она покрывала обувь, а иногда доходила до колен. Он тащился по ней, как по глубокой грязи. Ноги вязли. Он продолжал идти, больше полагаясь на инстинкт, чем на ориентиры, упорно приближаясь к пурпурной линии гор, которые, казалось, смутно колышутся в свете послеполуденного солнца.

Жажда драла ему горло, а рот как будто заполнился чем-то густым и комковатым. Язык распух, губы потрескались и тоже распухли. Он не мог сглотнуть.

Ему не удавалось делать даже три мили в час. Темнота застанет его раньше, чем он доберется до другого края котловины. Но все-таки он будет уже близко. Достаточно близко. К счастью, в это время года небо долго остается светлым.

Вдруг он споткнулся, но сумел удержаться на ногах и не упасть. Остановившись, посмотрел назад. Да, они идут. Но там уже не одно облако пыли! Их несколько. Он смотрел воспаленными глазами, прищурившись от солнца. Они шли вразброд. Каждый, кто отбился от остальных, умрет. Ну что ж, они сами этого хотели.

Одежда его совершенно пропиталась пылью, и только револьвер он сохранял чистым. Теперь, останавливаясь каждые полчаса, чтобы смочить губы, тщательно вытирал его. Дважды протянул сквозь ствол завязанную узлом веревку.

Наконец у него иссякли последние капли воды. Флягу он не стал выбрасывать, а снова засунул за пояс. Она понадобится ему позже, когда он доберется до Гнезда. Ступни казались страшно тяжелыми, и ноги стали словно чужие. Опустив голову, он из последних сил тащился дальше. За час он преодолел две