У отца даже глаза загорелись, когда он ступил за порог.

Шарон же просто пришла в восторг, когда обнаружилось, что можно заказать на завтрак кукурузные лепешки — буррито — с яйцом и перченой копченой колбасой — чоризо.

Изучая меню, Энди промямлил: «О'кей», когда наткнулся в нем на гренки из булки с изюмом и корицей.

Джоуди же больше всего в «Кактусе» понравилась официантка — высокая блондинка в возрасте между двадцатью и тридцатью годами, — с важным видом подошедшая к их столику и беспрестанно жевавшая резинку.

Судя по пластиковой карточке, приколотой над левой грудью, ее звали Бэсс.

«Вот уж что здесь живописное, так это Бэсс», — подумала Джоуди.

На ней были сапоги-чулки из змеиной кожи, достигавшие почти до колен, синие джинсы в обтяжку, пояс с огромной пряжкой, изображавшей вставшую на дыбы лошадь, и лиловая футболка, окаймленная белой бахромой по глубокому вырезу на груди. Оба рукава футболки были закатаны настолько высоко, что полностью обнажали руки. Левая рука была гладкой и чистой, тогда как на правой красовалась наколка в виде пронзенного стрелой сердца с надписью: «Рождена, чтобы разбивать сердца и укрощать мустангов». Из мочек ушей свисали крохотные серебряные томагавки.

После того, как она принесла им кофе и горячий шоколад, Шарон, дождавшись, пока та выйдет из зоны слышимости, восторженно произнесла: — Клевый прикид.

— Тебе бы он здорово подошел, — поддержал ее отец. — Хотя можно было бы обойтись и без татуировки.

— Уже поздно.

Энди даже подался вперед.

— А что у тебя?

— Твои шансы это когда-нибудь узнать, приятель, практически равны нулю, — улыбнулась Шарон.

— А где они? — не унимался мальчишка.

— Не они, а она. Но это неважно. Пей свой шоколад. Энди и Джоуди принялись за свои напитки, прокладыгая языком туннели к густой горячей шоколадной массе в горках нежных взбитых сливок.

Вскоре Бэсс вернулась, чтобы принять у них заказы.

— А что тебе, красавчик? — сказала она, потрепав мальчишку за плечо.

Энди зарделся как маков цвет.

Может, от прикосновения официантки, а может, оттого, что она назвала его красавчиком.

«Почему она его так назвала? — недоумевала Джоуди. — Просто для красного словца?»

Энди, слегка заикаясь, заказал гренки из булки с изюмом и корицей и несколько разрезанных вдоль сарделек.

Джоуди это показалось вполне приемлемым, и она сделала тот же заказ.

Шарон заказала «чоризо» и «буррито» с яйцом.

— А что принести тебе, сахарок? — обратилась Бэсс с улыбкой к отцу.

— Я тоже попробую эти «буррито». Возможно, придется пожалеть, но... — пожал он плечами.

— Да ты просто будешь от них в отлете. И обольешься слюной. У нас лучшие «чоризо» на пять округов. Но это такой жгучий пинок в зад, что глаза на лоб лезут, поэтому тебе не стоит запивать их кофе. Тут нужен напиток, способный потушить огонь. Например, пепси.

Так что все остановили свой выбор на пепси.

— Ну и как она для местного колорита? — спросила Джоуди, когда Бэсс направилась на кухню.

— Какая милашка, — восхищенно проговорил Энди.

— Пинок в зад? — насупила бровь Шарон.

— Может, в этом смысле она немного и перебарщивает, — заметил отец, — но все же приятно общаться с официанткой, говорящей на чистом американском языке.

— Фу, какой ты, па. Настоящий расист.

— Это ты в самую точку. — Сделав глоток кофе, он отставил чашечку в сторону. — Хочу посмотреть фотографии и реликвии. Кто-нибудь со мной?

— Я бы тоже посмотрела поближе, — поддержала его Шарон, и они оба встали из-за стола. Отец направился прямиком к фотографии Дикого Билла, Шарон не отставала от него ни на шаг.

— Твой отец республиканец? — поинтересовался Энди.

— Нет, твердолобый фашист.

— Ты хочешь сказать, нацист?

— Да, — засмеялась Джоуди, — только еще хуже.

— Эти нацисты делали абажуры из кожи. Из самой настоящей человеческой кожи. Ты этого не знала? Я видел эту ужасную книгу. Приносил в школу один мальчик. И там были все эти фотографии. Такие страшные, что кажутся ненастоящими.

— По твоему тону не скажешь, что они тебе не понравились.

Энди пожал плечами.

— Ну, конечно, в определенном смысле они были ужасными. Но при этом и классными. На некоторых — много женщин, выстроившихся в очередь в газовую камеру. Нацисты их обманули, сказав, что те идут принимать душ, только душевая на самом деле была гигантской газовой камерой. Во всяком случае, ни на одной из них не было ни клочка одежды. Я хочу сказать, что все было видно.

— А тебе как раз такое нравится.

Энди снова пожал плечами.

— Многие из них были такими толстыми и безобразными, но...

— Боже, Энди.

— Ладно, молчу. Но на другой фотографии был абажур. На первый взгляд абажур как абажур, вполне нормальный. Но на нем была чья-то татуировка. Какая-то птица, орел, что ли. И все выглядело так, словно она летела к луне или солнцу, но на самом деле это был мужской сосок.

— Прекрати, а то меня вырвет.

— Да, но, с другой стороны, это даже круто.

— Совсем нет. — Джоуди с удивлением смотрела на него. Совсем недавно зверски убили его родителей и сестру. Как он мог говорить о таких вещах, как абажуры из человеческой кожи и обнаженные женщины, выстроившиеся в очередь смерти, тем более с таким наслаждением?

И разве он забыл того мертвого парня на полу в его спальне, на котором были штаны из человеческой кожи?

И почему он так возбуждается от фотографии с абажуром?

Нет, это какое-то безумие.

«Может, это своего рода защитная реакция в форме отрицания? — подумала Джоуди. — Или в форме компенсации или что-то еще? Один из тех психологических вывихов, которые случаются с людьми, в голове которых все смешалось».

— Как бы мне хотелось взглянуть на эту татуировку, — прошептал Энди.

— Давай не будем больше об этом абажуре, о'кей?

— Да не ту, — обиделся он. — Я о татуировке Шарон. Готов поклясться, она у нее на одной из сисек.

Джоуди сильно ткнула его в бок локтем.

— Эй! Прекрати эти разговоры о сиськах.

Она увидела, как глаза Энди опустились на ее собственные.

— Хватит!

— О'кей, о'кей! Успокойся.

— Тем более что она может быть совсем в другом месте. Например, на заду.

— Я бы там никогда не решился сделать, — нахмурился мальчишка.

— Я лично нигде не собираюсь делать татуировки.

— Может, она у нее на пипке.

— На чем?

— Ну, на пипке. Сама знаешь.