Стенли уже сидел за рулем и, похоже, включил зажигание, намереваясь поскорее покинуть подозрительное место. Тот, кто осветил машину Уинтропа, разумеется, должен был воспрепятствовать намерениям водителя, так как ему нужна была именно эта машина и те, кто находился в ней.

Раздалась пальба, пули свистели и вонзались в металлический корпус автомобиля. Посыпались битые стекла, автомобиль тронулся с места, забирая влево, но почему-то начал кружить на месте. Машина явно потеряла управление. В свете ее фар Брэй разглядел двоих с автоматами и еще одного, упавшего вдруг на землю.

Брэй пригнулся и метнулся вправо. Раздались два выстрела, пули полетели туда, где только что стоял Брэй. Он бросился к металлической изгороди, отделявшей парк от оврага и расположенного за ним лесного массива. Вслед ему стреляли. В спину ему бил свет фар, шины свистели по песчаной дорожке. Внезапно раздался грохот бьющегося стекла, треск и скрежет, словно машина налетела на дерево. Брэй вновь увидел троих. Двое лежали на земле у дороги, а третий стоял на коленях, испуганный. Из-за деревьев раздался выстрел. Стоявший на коленях рухнул ничком.

Брэй понял, что кто-то меткими выстрелами уложил одного за другим всех троих, пока он сам бежал к оврагу. Машина, привезшая этих троих и включившая фары, стояла уткнувшись капотом в дерево. Ее двигатель заглох, но фары продолжали светить. Шофер за рулем тоже был мертв, как и его товарищи, выскочившие из машины. Стрелял явно не Стенли, ибо все произошло позже, после того, как автомобиль Уинтропа, покружив, все же вырвался из темноты аллеи. Уинтроп уехал. Значит, они не отстреливались. Тогда кто убил нападавших?

– Скофилд! – прокричал Талейников.

– Я здесь! – Брэй бросился на голос.

Талейников вышел из-за деревьев. Он был не более чем в десяти метрах от заглохшего автомобиля. Скофилд и Талейников подошли к нему. Сквозь разбитое одним метким выстрелом окно была видна откинувшаяся назад голова человека. Лицо, залитое кровью и изуродованное осколками битого стекла, тем не менее можно было опознать. Правая рука – сломанная, в гипсе и на перевязи, – лишний раз подтвердила это. Скофилд мысленно увидел себя и своего помощника ранним утром на мосту в Амстердаме и вспомнил происшедшую между ними сцену. Да, без сомнения, за рулем сидел теперь мертвый Гарри, тот самый молодой агент, который разозлился тогда, сопровождая Скофилда в его последнем путешествии в Европу.

– О боже! – пробормотал Брэй.

– Ты что, знаешь его? – спросил Талейников с удивлением.

– Его зовут Гарри, он работал со мной в Амстердаме.

Русский немного помолчал, затем сказал:

– Он действительно был с тобой в Амстердаме, но никогда не работал на тебя, и его имя не Гарри. Это молодой офицер советской разведки, подготовленный в специальных училищах и лагерях, куда его взяли мальчиком девяти лет. Он работал в военной разведке.

Брэй несколько секунд изучал выражение лица Талейникова, затем еще раз взглянул на Гарри.

– Поздравляю! Теперь многое становится ясным.

– Но только не для меня, – произнес русский. – Маловероятно, что приказы из Москвы могли касаться таких людей, как Роберт Уинтроп.

– Что ты хочешь сказать?

– Мы видим еще одну группу исполнителей, таких же, как и те в отеле. Тебя и меня должны были брать вместе, а не поврозь, и нас должны были убрать. Так же как и Уинтропа, впрочем. То, что нам теперь известно, возможно, означает, что Уинтропа им все же удалось убить, а Стенли ушел. Но уверяю тебя, приказ о нашей ликвидации пришел не из Москвы.

– Я думаю, что он не мог прийти и из Госдепартамента, я просто уверен в этом, черт подери!

– Согласен. Ни Вашингтон, ни Москва не были заинтересованы убрать сразу троих. Вашингтону нужен ты, Москве – я, но, строго говоря, Уинтроп никому не нужен. Значит, приказ о ликвидации всех нас троих исходил от каких-то иных сил, способных приказывать и людям Москвы, и людям Вашингтона, и агентам из Европы.

– Тогда Матарезе? – предположил Скофилд.

Талейников кивнул:

– Матарезе.

Брэй сдержал вздох. Он хотел осмыслить происшедшее.

– Если Уинтроп еще жив, то мне нельзя ни на шаг приближаться к нему. Его теперь держат под микроскопом. Возможно, вокруг него расставлены капканы и ловушки, и мне не подойти. Они убьют меня тут же.

– Не спорю и на сей раз. Есть у тебя еще кто-нибудь, кому ты можешь доверять?

– Просто безумие какое-то! – Брэй поежился от ночного холода, который внезапно ощутил, но больше от мысли, сверкнувшей у него в голове. – Должны бы вроде быть такие люди, но не могу сказать, кто конкретно. К кому бы я ни пришел сейчас, он меня сдаст. Таковы законы и правила игры. Все, с кем я теоретически могу связаться, на мушке. Отследить их всех – для спецслужб пара пустяков. Дело мое раздули до невероятных масштабов. Меня обвинили во всех грехах, в том числе в предательстве и в том, что я поставляю сведения противнику. Всех оповестили немедленно. Ни один из моих людей не станет со мной контактировать.

– Наверняка есть хоть один, кто мог бы выслушать тебя…

– Что выслушать? Что я могу рассказать? Какие доказательства я могу представить? Тебя? Да тебя тут же бросят в спецлечебницу, еще до того, как ты подтвердишь свое имя. На что можно положиться? На слова старого умирающего «истребителя»? Поверить этому убийце-коммунисту? А где свидетельства, где, наконец, логика? У нас лишь тени и призраки чего-то, о чем нам самим ничего не известно.

– Возможно, Крупский был прав, возможно, ответ находится на Корсике, – перебил Скофилда Василий.

– О господи!..

– Послушай меня! Ты говоришь, что у нас есть лишь тени и призраки! Но если это так, то нам необходимо добыть хотя бы пару имен, проследить перемещение этих фигур во времени и пространстве, а затем воссоздать картину. Если у нас будет версия, тогда ты сможешь пойти к кому-нибудь, кто выслушает тебя? Да или нет? Есть у тебя такой человек?

– Только на расстоянии… На контакт я не пойду. Только из укрытия.

– Это естественно. Со своей стороны, если нам удастся получить доказательства, я мог бы подключить людей в Москве. Я надеялся, что на этой территории мое расследование будет проходить без свидетелей и что я лучше справлюсь с задачей, чем, скажем, люди из конгресса. Тебе ведь прекрасно известно, как бесконечно долго длятся их расследования. Я думал, я все узнаю и дам тебе информацию, а ты ее преподнесешь.

– Не сейчас. И не я.

– Значит, остается Корсика?

– Не знаю. Я должен подумать. В конце концов, остается еще Уинтроп…

– Но ведь ты сказал, что теперь добраться до него почти невозможно и такая попытка будет стоить тебе жизни.

– Разные люди и раньше пытались убить меня, но это у них пока не вышло. Я буду защищаться. Мне очень хочется узнать, что происходит. Уинтроп и сам убедился сегодня кое в чем и, если он жив, наверное, знает, что надо делать и с кем связаться.

– А если его нет в живых или тебе не удастся до него добраться?

Скофилд посмотрел на мертвые тела, лежавшие в аллее.

– Тогда, похоже, остается только Корсика.

Бывший офицер КГБ покачал головой:

– Все гораздо серьезнее. Я не могу ждать. И не могу рисковать, откладывая это дело. Я не желаю оказаться в спецбольнице. Поэтому я отправляюсь на Корсику. Прямо сейчас.

– Если ты так решил, то начинай с юго-восточного побережья, бери севернее Порто-Веккьо.

– Почему?