– И нас обоих хотят ликвидировать.

– Это точно. Ибо из всех агентов спецслужб любой страны мира именно нам они не позволят жить. И этого не изменить, так как мы сами никогда не изменимся. Крупский был прав: мы ненадежны, нас используют, а затем убьют, потому что мы очень опасны.

– С чего это ты так решил? – спросил Скофилд.

– Они нас хорошо изучили. Они знают, что мы не допустим существования Матарезе, точно так же, как мы не могли мириться с существованием маньяков среди наших сотрудников. Мы уже мертвы, Скофилд.

– Говори за себя! – Брэй вдруг разозлился. – Меня вывели из игры, устранили. Со мной покончено. Но меня, черт возьми, не взять голыми руками, что бы ни случилось, не выноси приговор на мой счет, не тебе это делать!

– Это уже сделали другие. За нас обоих.

– Почему это ты так решил? – Скофилд вскочил, поставил чашку на пол. Рука потянулась к оружию.

– Да я просто верю человеку, который рассказал мне обо всем этом. Вот почему я здесь, вот почему я спас тебе жизнь и не убил тебя сам.

– И я должен быть удивлен, не так ли?

– Что?

– Все было распланировано, разыграно как по нотам. Даже то, что тебе было известно, когда человек из Праги появится на лестнице.

– Я убил того, кто собирался убить тебя!

– Пражанина?! Не велика жертва! Я ведь ходячая энциклопедия. У меня, конечно, нет доказательств, что мое правительство снюхалось с твоим, я могу только делать предположения на этот счет на основании того, о чем ты мне поведал. Может, я упускаю из виду что-то важное, может, великий Талейников временно идет на жертвы, лишь бы сдать меня Москве?

– Чтоб ты провалился, Скофилд! – зарычал человек из КГБ, вскочив со стула. – Лучше б я дал тебе умереть… Слушай меня внимательно! Твои подозрения безосновательны. И КГБ хорошо известно это. Я никогда не сдам тебя им. Я лучше убью тебя сам!

Брэй уставился на русского. Искренность Талейникова была сейчас более чем очевидна.

– Да ладно! Я верю тебе, – согласился Скофилд. Его злость вдруг испарилась. – Но это ничего не меняет. И меня это уже не волнует. Я даже не уверен, что хочу по-прежнему тебя убить!.. Я хочу только, чтобы меня оставили в покое. Бери ключи и садись в машину. Вали отсюда! Считай, что ты выбрался живым!

– Спасибо за великодушие. Но, боюсь, оно запоздало.

– Что? – Скофилд с удивлением смотрел на русского.

– Я не успел закончить свой рассказ. Дело в том, что одного из Матарезе удалось схватить. Его накачали химическими препаратами, и он кое-что порассказал. У них есть план, и на все про все им дано два месяца. Москву наводнят убийцы по найму, Вашингтон просто сгниет от подкупа и шантажа, начнутся политические убийства, и воцарится хаос. И когда это произойдет, ни тебе, ни мне не жить. Они разведут нас по разным полюсам земли и прибьют…

– Подожди минутку, – прервал его Брэй. – Ты хочешь сказать, что у тебя есть свой человек в этой организации?

– Был, – поправил Талейников. – Под кожей у него была зашита ампула с цианистым калием, которую ему удалось раздавить.

– Но ведь то, что он говорил, наверняка записали на магнитофон. Где-то эта информация должна храниться?

– Да, его слушали, когда он говорил. Но никаких записей, тем более на магнитофон. И его слышал только один человек, заранее предупрежденный своим отцом о возможных последствиях коллективного слушания подобных признаний.

– Премьер?

– Да. Наш Председатель Совета Министров.

– Тогда, значит, он знает!

– Да, он знает. И все, что он может сделать, это попытаться защитить себя, что естественно в его положении. Но он будет держать это в глубокой тайне. Поскольку заговорить об этом означало бы признаться во всех грехах прошлого в нашей стране. Это давняя тайна. Кто осмелится засветить прошлые контракты и договоры на политические убийства? В нашей стране слишком много нераскрытых убийств. И вы недалеко ушли. Взять хотя бы вашего Кеннеди, Лютера Кинга, а возможно, и Рузвельта. И у вас, и у нас чужие пальцы на горле. Чужая рука на ядерной кнопке, если хочешь. Если наше общее прошлое разоблачить… А что бы ты сделал на месте премьера?

– Позаботился бы о собственной шкуре. О черт!..

– Вот видишь!

– Ну и что! Но меня это не волнует. Я не желаю участвовать во всем этом.

– К сожалению, ты уже не можешь выйти из игры. Равно как и я. Доказательства этому ты видел вчера на Небраска-авеню. Мы помечены «черной меткой», они охотятся за нами. Хотят убрать нас, только чужими руками. Это они стоят за спинами тех, кто отдал приказ о нашем уничтожении. Ты все еще сомневаешься?

– Хотел бы я… Разумеется, всегда легче убирать ненужных людей через подставных лиц, чужими руками. – Скофилд подошел к плите, чтобы налить еще кофе, и внезапно замер, ошеломленный. – Я не совсем понимаю действия и цели этой организации. Из того немногого, что известно о Матарезе, ясно, что они занимались бизнесом, связанным с контрактами на убийства. Для них главное – цена и секретность! Какого черта им еще надо?

– Я не знаю, – коротко ответил бывший агент КГБ. – Не знал этого и Крупский. Он уже умирал, и сознание его почти угасало, но последние слова его были о том, что возможный ответ на это нужно искать на Корсике.

– Почему Корсика?

– Ведь именно там все это и началось.

– Не началось, а «если началось»… Известно лишь, что Матарезе вышли именно с Корсики где-то в середине тридцатых годов. Контракты заключались, как правило, в крупных городах, таких, как Лондон, Берлин, Нью-Йорк, то есть центрах международной жизни и деятельности.

– Самый быстрый способ убедиться в этом – оказаться на Корсике. Надо ведь знать, кем были остальные. Куда они отправились с Корсики и где находятся теперь?

– Если хоть кто-то шепнул о них кому-нибудь в Вашингтоне, то слушок этот не мог обойти одну персону, которая мне известна. Человек этот не может не знать, если есть хоть что-то… Короче, я должен позвонить… Хочу, чтобы ничто не угрожало моей жизни.

– Кому это ты собираешься звонить? – полюбопытствовал Талейников.

– Роберту Уинтропу, – коротко ответил Брэй.

– Основатель отдела консульских операций. – Русский понимающе кивнул. – Человек, у которого кишка оказалась тонка, чтобы совладать со своим детищем?

– Отдел, о котором тебе известно, не имеет ничего общего с тем, что Уинтроп создал. Но по сей день Уинтроп остается единственным, кого президент принимает через двадцать минут после звонка и просьбы о встрече. Очень немногое из происходящего ускользает из поля зрения Роберта Уинтропа. Он или заранее знает, или находит способ узнать и обнаружить все. – Скофилд, задумавшись, смотрел на огонь. – Странно, что он не выступил в мою защиту, хотя именно он отвечает за все мои победы и поражения, так как фактически создал меня. Но я думаю, он все же выслушает меня.