потому, что они часто приходили к нам на обед или на ужин, когда политика не обсуждалась. Но я из окна спальни видела, как они вылезали из своих машин, приезжая на тайные сборища.

– Вы мне очень помогли, мадам, – сказал Моро, вставая со стула. – Не смею вас больше беспокоить.

– Остановите их, – хрипло прошептала Эльке Мюллер. – Они погубят Германию!

– Мы запомним ваши слова, – пообещал Клод Моро, выходя в прихожую.

Приехав в штаб Второго бюро на Кенингштрассе, Моро воспользовался своими привилегиями и приказал Парижу срочно связать его с Уэсли Соренсоном.

Соренсон летел обратно в Вашингтон, когда загудел его пейджер. Он встал с кресла, подошел к телефону, висевшему на переборке салона первого класса, и связался со своим офисом.

– Не кладите трубку, господин директор, – сказал оператор отдела консульских операций. – Я позвоню в Мюнхен и соединю вас.

– Алло, Уэсли?

– Да, Клод.

– Это Траупман!

– Траупман – ключ ко всему!

Они сказали это одновременно.

– Я буду у себя в кабинете приблизительно через час, – сказал Соренсон. – И перезвоню тебе.

– Мы оба времени зря не теряли, mon ami.[107]

– Уж это точно, лягушатник.

Дру лежал рядом с Карин в постели, в номере, что она занимала в отеле «Бристоль». Витковски нехотя, но все же согласился, чтобы они побыли вместе. Они только что занимались любовью и теперь пребывали в том приятном состоянии любовников, которые знают, что принадлежат друг другу.

– Ну и что мы имеем, черт возьми? – спросил Лэтем, закурив одну из своих редких сигарет. Над ними поднялось табачное облако.

– Теперь все в руках Соренсона. Он контролирует ситуацию, а не ты.

– Вот это-то мне и не нравится. Он в Вашингтоне, мы в Париже, а этот проклятый Крёгер вообще на другой планете.

– Из него же можно вытянуть информацию разными препаратами.

– Врач посольства говорит, что их нельзя применять, пока он не очухается после огнестрельных ранений. Полковник взбешен, но с врачом справиться не может. Я тоже, признаться, не в восторге от всего этого. Мы теряем время, и с каждым днем нам все труднее будет найти этих ублюдков.

– Ты так думаешь? Нацисты слишком долго окапывались, больше пятидесяти лет. Неужели один день что-то меняет?

– Не знаю, может, мы лишимся еще одного Гарри Лэтема. Скажем так, терпение мое кончилось.

– Понимаю. Ну а в отношении Жанин определилась какая-нибудь тактика?

– Тебе известно то же, что и мне. Соренсон велел сохранять спокойствие, помалкивать о ней и дать знать антинейцам, что Крёгер у нас. Мы так и сделали, а затем передали в офис Уэсли, что его инструкции выполнены.

– Он действительно считает, что к антинейцам внедрился агент?

– Сказал, что прикрывает все свои фланги. И это не помешает. Крёгер у нас, и никто до него не доберется. Если же попытаются, мы узнаем, какой фланг у нас открыт.

– А Жанин для этого нельзя использовать?

– Пусть Уэсли решает. Я понятия не имею, как к этому и подступиться.

– Интересно, сказал ей Кортленд о Крёгере?

– Что-то же ему надо было сказать, раз мы его подняли в три часа ночи.

– Он мог сказать что угодно, вовсе не обязательно правду. Все послы научены, что говорить своей семье, а что нет. И чаще всего для их же собственного блага.

– Тут есть одно «но», Карин. Он взял жену в отдел документации и справок – осиное гнездо секретной информации.

– Он женился недавно, и если все, что мы о ней знаем, правда, то она сама захотела там работать. А трудно ли молодой жене уговорить мужа? Видит бог, образование у нее подходило, да еще она наверняка представила дело так, будто хочет послужить родине.

– Это возможно. Я верю тебе, Ева, с твоим вечным яблоком в основе всего сущего…

– Хорошего же ты мнения о женщинах, – прервала его де Фрис, смеясь и толкая его в бедро.

– Идея с яблоком была не наша, леди.

– Опять твои уничижительные высказывания.

– Интересно, как Уэс собирается со всем этим разбираться, – сказал Лэтем, схватив ее за руку и гася сигарету.

– Может, позвонить ему?

– Секретарь сказал, что он до завтра не вернется. Значит, куда-то отправился. Он заметил мимоходом о какой-то другой проблеме, и весьма серьезной, так что, возможно, он ею и занимается.

– Что может быть серьезней Жанин Кортленд?

– Может, о ней и речь. Завтра узнаем – то есть уже сегодня. Солнце всходит.

– Пусть всходит, любимый мой. К посольству нас не подпускают, так давай считать это нашим отдыхом – твоим и моим.

– Мне эта идея нравится, – сказал Дру, поворачиваясь к ней и прижимаясь всем телом.

Зазвонил телефон.

– Тот еще отдых, – вздохнул Дру, протягивая руку к бесцеремонному аппарату. – Слушаю.

– У нас здесь час ночи, – раздался голос Уэсли Соренсона. – Прости, если разбудил. Я взял твой номер у Витковски и хотел ввести тебя в курс дела.

– Что случилось?

– Ваши компьютерные гении оказались на высоте. Все совпадает. Жанин Клуниц – зонненкинд.

– Жанин… а дальше как?

– Ее настоящая фамилия Клуниц. Клунз – англицированный вариант. Ее воспитали Шнейдеры из Сентралии, штат Иллинойс.

– Да, мы же читали об этом. Но откуда такая уверенность?

– Я летал туда сегодня днем. Старик Шнейдер все подтвердил.

– Так, и что теперь мы делаем?

– Не мы, а я, – ответил директор отдела консульских операций. – Госдепартамент отзывает Кортленда на тридцать шесть часов на срочное совещание с другими послами Европы. Повестка дня по прибытии.

– Госдепартамент пошел на это?

– Они там не в курсе. Это директива Четыре-Ноль, переданная обратной связью из его офиса, чтобы не перехватили.

– Надо думать, в этом есть смысл.

– Да кому какое дело? Мы заберем его в аэропорту, и он окажется у меня в офисе, прежде чем госсекретарь Боллинджер успеет рот раскрыть.

– Здорово. Так может говорить лишь старый законник.

– Возможно.

– Как вы думаете поступить с Кортлендом?

– Ума ему не занимать – так следует из его послужного списка. Я записал на пленку слова старика Шнейдера – с его, разумеется, разрешения – и заставил его озвучить полное показание под присягой. Все это я представлю Кортленду, и надеюсь, он прозреет.

– Может и не прозреть, Уэс.

– Я и это предусмотрел. Шнейдер готов вылететь в Вашингтон. Ему действительно не нравится та страна, откуда он родом. Это его собственные слова, между прочим.

– Поздравляю, шеф.