– Monsieur l’ambassadeur,[93] – сказал Моро, оставшись наедине с Хайнрихом Крейтцем в кабинете посла в немецком посольстве. – Надеюсь, наш разговор не записывается на пленку. Это в интересах обеих сторон.

– Нет, не записывается, – ответил посол. Из-за своего маленького роста, бледного морщинистого лица и очков в тонкой металлической оправе этот старый человек походил на усохшего гнома, и в нем едва ли можно было с первого взгляда угадать одного из умнейших людей в Европе. – У меня есть информация, которую вы запрашивали.

– И запрашивал по надежной линии связи, n’est-cе pas? – прервал его сидевший за столом глава Второго бюро.

– Естественно, даю вам слово. Так вот, тут есть данные о Герхарде Крёгере, начиная с его детства и семьи, учебы в университете и медицинском образований вплоть до назначения на работу в больницу и до отказа от должности в Нюрнберге. Послужной список просто замечательный, он говорит об огромных заслугах блистательного специалиста. И если не брать в расчет его неожиданное решение прекратить оперировать, ничто не свидетельствует о недостойном поведении этого человека, а тем более уж о симпатиях к неонацистам. Я, разумеется, сделал копию и для вас.

Крейтц наклонился и положил перед Моро запечатанный толстый пакет. Тот взял его, взвесил на руке, удивляясь его толщине и весу.

– Сэкономьте мне немного времени, если оно есть у вас, сэр.

– Нет ничего более важного, чем наше общее расследование. Продолжайте.

– Вы все это внимательно прочли?

– Как будто это докторская диссертация, которую мне надо одобрить или отклонить. Очень внимательно.

– Кто его родители?

– Зигмунд и Эльза Крёгер. И вот тут как раз есть нечто, сводящее на нет предположения о связи доктора с неонацистами. Зигмунд Крёгер официально зарегистрирован как дезертировавший из люфтваффе в последние месяцы войны.

– Таких были тысячи.

– В вермахте, возможно, но не в люфтваффе, более того, среди старших офицеров дезертиров были единицы. А Крёгер-старший имел звание майора, был орденоносцем, причем награждал его сам Геринг. Из ваших и наших военных досье видно, что если бы война продолжалась и Крёгера схватили, то по законам «третьего рейха» его отдали бы под трибунал и расстреляли.

– Что с ним стало после войны?

– Тут путаница, как всегда. Он перелетел на своем «Мессершмитте» за линию союзных войск, а самолет направил на поле и выбросился с парашютом. Британские войска не дали жителям деревни его убить, и в конце концов он получил статус военнопленного.

– А после сдачи в плен его репатриировали?

– Обычная неразбериха, что я могу еще сказать? Он был сыном владельца завода, на которого работали сотни людей. Однако, если проанализировать все его поступки до конца, то он был все-таки дезертиром, а не преданным сторонником фюрера. Едва ли это могло способствовать тому, чтобы его сын стал таковым.

– Понятно. А его жена, мать Герхарда?

– Флегматичная Hausfrau[94] из семьи крупных буржуа. Она, вероятно, ненавидела войну. В любом случае ее имя никогда не значилось в списках членов национал- социалистической партии и нет данных, что она участвовала в их многочисленных митингах.

– О чем я и говорю.

– А во время учебы Крёгера в университете и медицинском колледже не было ли там студенческих группировок, не принимавших демократизацию Германии, осуждение «третьего рейха», которые могли бы повлиять на молодого Крёгера?

– Я ничего такого не обнаружил. Его преподаватели в общем и целом отзывались о нем как о человеке малообщительном, прирожденном ученом и поистине выдающемся враче. Еще студентом он добился таких успехов в хирургии, что начал оперировать намного месяцев раньше, чем было принято.

– В какой области он специализировался?

– В области нейрохирургии. Говорят, у него были «золотые руки и быстрые, как ртуть, пальцы» – это дословно то, что сказал прославленный Ханс Траупман – величина мирового масштаба в этом направлении медицины.

– Кто-кто?

– Траупман. Ханс Траупман, заведующий отделением нейрохирургии клиники в Нюрнберге.

– Они дружат?

– Их связывали профессиональные интересы. Однако ничто не говорит о том, что они были особенно дружны.

– И все же он не поскупился на похвалы своему подчиненному.

– Не все хирурги скупы на похвалы, Моро.

– Наверное. А нет ли каких-нибудь предположений, почему Крёгер ушел со своего поста и иммигрировал в Швецию?

– Никаких, кроме его собственного очень эмоционального заявления. Он почти двадцать лет делал чрезвычайно сложные, а потому безумно утомительные для хирурга операции. По его собственным словам, он сгорел на этой работе, у него стали дрожать руки, те самые «быстрые, как ртуть» пальцы, и он не хотел больше рисковать жизнью своих пациентов. Подобное благородство достойно восхищения.

– Дело темное, – тихо заметил Моро. – Кто-нибудь пытался узнать, где он сейчас находится?

– В нашем распоряжении только слухи, впрочем, сами прочитаете. Кое-кто из бывших коллег получал от него известия года четыре назад. По их словам, он занялся общей врачебной практикой под шведским именем, где-то севернее Гетеборга.

– Кто эти бывшие коллеги?

– Их имена есть в отчете. Вы сами можете связаться с ними, если хотите.

– Хочу.

– А теперь, господин Моро, – сказал немецкий посол, откинув свое маленькое, худое, как скелет, тело на спинку стула, – я думаю, нам пора поговорить начистоту. Когда мы с вами разговаривали – по надежной линии, как было условлено, – вы дали понять, что некий Герхард Крёгер, хирург, может быть членом нацистского движения, но не представили никаких улик, не говоря уже о доказательствах. Вместо этого сказали – и звучало это, позвольте заметить, довольно оскорбительно, – что, если германское правительство через мое посредничество откажется предоставить вам полное досье на Крёгера, вы пожалуетесь в Ке-д’Орсе, что мы предположительно скрываем данные о личности влиятельного члена новой нацистской верхушки. И опять – ни улик, ни доказательств. А как только эти документы попадут в вашу систему, вполне возможно, что жизнь ни в чем не повинного доктора где-то там в Швеции окажется в опасности, поскольку, я не сомневаюсь, вы его разыщете. Итак, я предоставил вам информацию, мсье Моро, так дайте же и мне что-то хотя бы для того, чтоб успокоить мою совесть, поскольку, как я уже сказал, вы обязательно его разыщете.

– Мы уже нашли его, Monsieur l’ambassadeur. Он здесь, в Париже, в двадцати, не больше, кварталах отсюда. Его задание – найти Гарри Лэтема и убить его. Но почему это поручено ему, врачу, хирургу? Вот на этот вопрос мы и должны ответить.

Выйдя на улицу, Моро направился прямо к машине Второго бюро, сел в нее и, дав знак водителю ехать, снял трубку телефона посольства и набрал непрослушиваемый внутренний номер.

– Жак?

– Да, Клод?

– Разузнайте все, что можно, о враче по имени Траупман, Ханс Траупман, хирург из Нюрнберга.