– Пусть другие выясняют, дорогой мой. Давай выйдем из этой жуткой игры.
– Вдвоем?..
– Я ответила на твой прежний вопрос?
– Как заманчиво, прямо плакать хочется, но это не сработает, Карин. Может, у меня и нет такого опыта, как у других, зато есть нечто другое – чего у них нет. И называется такое качество яростью, а вместе с теми скромными способностями, которые ты у меня подметила, это делает меня вожаком стаи. Прости меня. Не сердись, но по-другому и быть не может.
– Я взываю к твоему инстинкту самосохранения – говорю о
– Отвага здесь ни при чем! Я никогда не выставлял себя отчаянным смельчаком, не люблю я храбрость, она губит идиотов. Я говорю о своем брате, о человеке, без которого не доучился бы в школе или в колледже и к этому моменту был бы тупым хоккеистом с распухшим лицом, переломанными ногами и без гроша за душой. Жан-Пьер Виллье говорил, что обязан отцу, которого не знал, стольким же, если не больше, чем я Гарри. Я не согласен. Я большим обязан Гарри, потому что я-то
– Понимаю. – Карин помолчала. Они смотрели друг другу в глаза. – Тогда мы вместе пройдем через все это, – заключила она.
– Черт возьми, я от тебя этого не требую.
– На другое я не согласна. И только об одном прошу, Дру, не дай своей ярости погубить тебя. Я знаю, что не выдержу, если потеряю второго в своей жизни любимого мужчину тем же образом, как потеряла первого.
– Тут можешь быть спокойна. У меня есть, ради чего жить… Ну а теперь мне можно позвонить? В Вашингтоне полдень, хочу застать Соренсона, пока он не ушел обедать.
– Ты можешь испортить ему аппетит.
– Так оно и будет. Он не одобряет моих действий, но и не пресекает их по одной небезынтересной причине.
– По какой же?
– Он и сам бы так поступил.
Тем временем в Вашингтоне Уэсли Соренсон был раздражен и расстроен одновременно. Вице-президент Говард Келлер переслал ему факсом список из ста одиннадцати сенаторов и конгрессменов от обеих партий, которые готовы с негодованием отреагировать на включение своего бывшего коллеги в перечень нацистов – все они изъявили желание дать показания. Помимо того, был и другой список потенциальных противников: от отвергнутых, но все еще влиятельных лидеров фундаменталистов до фанатиков с крайними взглядами – и те и другие отвергли бы Второе Пришествие как политическую манипуляцию, будь это в их интересах. Внизу факса рукой вице-президента было написано заключение:
«Вышеупомянутые клоуны на месте, они готовы, жаждут уничтожить любого, кто хоть в чем-то с ними не согласен. Юристы у меня есть. Вместе с нашими ребятами мы всех этих придурков смешаем с грязью! Давайте представим дело в сенат и разоблачим неудачливых охотников на ведьм».
Соренсон, однако, не был готов играть в открытую. Это могло много дать, но и потерять можно было много. Зонненкинды
– Слушаю.
– Это ваш блатной агент, босс.
– Лучше б мне им не быть – твоим боссом, я имею в виду.
– Потерпите пока, у нас наметился прогресс.
– Какой?
– Бонн и Берлин посылают сразу две бригады, чтоб найти меня – то есть Гарри – и ликвидировать.
– Это и есть
– Один шаг ведет к другому, так ведь?
– На твоем месте – а мне в опыте не откажешь – я бы убрался из Парижа.
– Вы б так сделали, Уэс?
– Возможно, нет, но не важно, что б я сделал. Времена меняются, Лэтем, нам было легче. Мы знали своих врагов, а вы нет.
– Так помогите мне это выяснить. Скажите этому врачу-гуманисту, чтоб накачал Крёгера всеми возможными препаратами, тогда мы сможем что-то узнать.
– Он говорит, это может убить его.
– Так убейте этого сукина сына. Дайте нам передышку! Почему они идут на все, лишь бы убить Гарри?
– Существует медицинская этика…
– Плевать мне на нее, у меня тоже жизнь одна! Я не сторонник смертной казни, потому что, помимо прочего, ее применяют несправедливо – когда, скажите мне, в последний раз посадили на электрический стул богатого белого, за которым стоит адвокатская контора с большими гонорарами? Но если говорить об исключении, то я считаю, это Крёгер. Я видел, как он разрывными пулями разворотил на части двух служащих отеля просто потому, что они там оказались! Заметьте: наш великодушный врач сказал, что инъекции не
– У тебя вырабатывается довольно хорошая адвокатская манера. Предположим, я пойду на это и Госдепартамент тоже, что ты надеешься выведать у Крёгера?
– Господи, да
– Да, это действительно загадка.
– Более того, Уэс, это ключ к гораздо большему, чем мы можем предположить.
– Может, и к списку Гарри?
– Возможно. Я читал текст его отчета в Лондоне. Он безусловно считал список подлинным, но допускал дезинформацию со стороны, скорее даже неправильную информацию, это так, но все же допускал.
– Допускал, что люди ошибаются, путают имена – да, но не грязь, – тихо сказал Соренсон. – Да, я читал. И если правильно помню, он разозлился при одном предположении, что его одурачили, настаивая, что это дело зубров из контрразведки дать окончательную оценку материалу.
– Не так определенно, но об этом он и говорил.
– И ты думаешь, Крёгер мог бы восполнить пробелы?
– Скажем так, других источников я не представляю. Крёгер был врачом Гарри, и, как ни странно, – может, потому что Крёгер хорошо к нему отнесся, – он имел какое-то влияние на брата. По крайней мере, ненависти Гарри к нему не испытывал.
– Твой брат был профессионалом и не мог позволить себе проявить ненависть, а уж тем более дать ей власть над собой.
– Понимаю, допускаю, что это лишь смутное ощущение, но мне кажется, Гарри уважал его – может быть,
– Возможно, ты сейчас нашел разгадку. Врач хорошо к нему отнесся, тюремщик оказал внимание заключенному.
– Опять синдром Стокгольма? Бросьте, в этой теории слишком много недостатков, особенно если это касается Гарри.
– Бог свидетель, ты его знал лучше всех… Хорошо, Дру, я отдам приказ и даже Адама Боллинджера в Госдепартаменте не побеспокою. Он уже предоставил нам свободу действий, хотя мотивы у него были совсем другие.
– Мотивы? Не причины?
– Причины для Боллинджера второстепенны. На первом месте мотивы. Будь жив, здоров и очень
