по богатству. Но если бы он захотел, то стал бы очень богат. Фермерский парнишка из Айовы – весьма скромное начало. Затем блестящие успехи в школе и университете, везде получал стипендии. Дюжина крупнейших корпораций, не считая «Рэнд» и «Брукингз»[55], буквально охотились за ним. Я пытался убедить его с практической точки зрения. Оставляя в стороне вопрос патриотизма, я сказал, что служба в госдепе повысит его ценность на будущем рынке труда. Он еще молодой человек; добившись успеха на государственном поприще, он сможет сам впоследствии назначать себе цену. Этот молодой человек являет собой типичный пример реализации американской мечты. Как можно даже подумать о том, что он работает на Москву?

– Я действовал без всякой предвзятости, особенно в этом случае, – сказал Брэдфорд. – Артур Пирс – мой друг, а у меня их не так много. Я считаю, что он один из лучших умов в государственном департаменте. Но, несмотря на узы дружбы, я изучил все представленные мне материалы. Материалы были даны только мне, должен заметить. Их не касались ни секретари, ни помощники.

– Что же вы такое получили, что могло посеять подозрения о его принадлежности к советской разведке? Этот человек – просто ходячая добродетель, воплощение всех наших национальных святынь!

– Ошибка в регистрационном журнале нашего представительства в ООН. Сначала обнаружилось, что в конце декабря – начале января – как раз когда была операция на Коста-Брава – Пирс не ответил на четыре запроса Ближневосточного отдела. Затем, естественно, они появились – все четыре справки, достойные учебника дипломатического анализа. Они чрезвычайно глубоки по содержанию и при этом специально увязаны с процедурами, принятыми в Совете Безопасности. Кстати сказать, их использовали для блокирования особо агрессивных советских предложений.

– Ошибки в журнале нашли свое объяснение? – спросил Брукс.

– Обычный сумасшедший дом. Все объяснилось, и даже есть подтверждение этим объяснениям. В огромном потоке бумаг, оказывается, двадцать процентов материалов не доходит до адресата. Ответы Пирса попали в это число.

– Итак, кто же последний в вашем списке? – не сдавался Беркуист, хотя по его глазам было видно, что он уже не верил в эффективность этого поиска, и только безнадежное положение вынуждало его дослушать до конца.

– Человек, который, по моему убеждению, мог быть вражеским агентом. Я был готов обратить на него внимание Службы безопасности Белого дома. Слава богу, что я так не поступил. Он вспыльчивая, очень скандальная личность.

– Кто это?

– Николай Ситмарин. Родился и вырос в Ленинграде. Родители – диссиденты, эмигрировавшие более десяти лет назад. Самый лучший аналитик по советским делам в государственном департаменте, его оценки оправдываются на семьдесят процентов. Он действительно находка, и я подумал, что для Москвы это прекрасный способ запустить «крота» в нашу почву. Восемнадцатилетний сын иммигрантов, диссидентов, уехавших из Союза по семейной визе, которую было крайне сложно получить в то время.

– Ситмарин – еврей? – поинтересовался генерал.

– Нет, хотя мне кажется, что большинство отвечает на этот вопрос положительно. И это, с моей точки зрения, могло служить дополнительным прикрытием для советского агента. Диссидентство в России, вопреки господствующему мнению, не только еврейский феномен. Кроме того, он получил неплохую рекламу в прессе – тридцатилетний вундеркинд, ведущий собственную вендетту. Все выглядело так связно, так логично. Мне казалось, что я не могу ошибиться.

– Ну и каковы же оказались реальные обстоятельства? – слегка раздраженно спросил президент.

– Вновь необъяснимое отсутствие. Его не было на службе с середины рождественской недели до восьмого января. Он уезжал из Вашингтона. У него не было запланировано никаких служебных командировок. Я попросил кадры связаться с его шефом, и тот все объяснил.

– Что именно? – нетерпеливо бросил Беркуист.

– Начальство предоставило ему отпуск. Мать Ситмарина тяжело заболела в Чикаго.

– Чертовски удачная болезнь, не так ли?

– Настолько удачная, что она едва не отдала богу душу. Больница графства все подтвердила.

– Но она все же не скончалась, – вмешался Брукс.

– Я лично беседовал с начальником регистратуры. Медик вполне осознал важность моего расследования и зачитал историю болезни.

– Попросите выслать ее вам, – распорядился президент. – У нас до черта убедительных объяснений, но мы-то знаем, что по крайней мере одно из них лживо.

– Согласен, – произнес Брэдфорд. – Но какое именно? И не из последних пяти, а из всех девятнадцати. Вполне вероятно, что кто-то – он или она – считает, что оказывает своему шефу невинную услугу. Этот человек и не подозревает, что за этим стоит «Двусмысленность» и, в конечном итоге, советский агент. Что особенного в том, если начальник провел несколько лишних дней на лыжном курорте или на острове в Карибском море? Или даже… простите меня, переспал с кем-нибудь.

– Кончайте, ради Христа. Отправляйтесь к себе и продолжайте раскопки. Найдите объяснение, которое не выдерживает проверки.

– То, в котором вы уловите внутреннее противоречие, – добавил посол. – Упоминание о несостоявшемся совещании, отложенной конференции, чеки покупок в кредит с сомнительными подписями… или о тяжело больной женщине, помещенной в больницу под чужим именем.

– На это потребуется время, – произнес заместитель государственного секретаря.

– Вам так много удалось проделать за двенадцать часов, – заявил сочувственно Брукс. – Я вновь должен похвалить вас.

– За вами вся власть Белого дома, если вам потребуется что-то получить. Используйте ее! Найдите «крота»! – в раздражении вскинул голову Беркуист. – Он и мы участвуем в погоне за безумцем. Если русские доберутся до Парсифаля первыми, мы утратим возможность проводить какую-либо связную внешнюю политику. В том случае, если Парсифаль впадет в панику, произойдет практически то же самое. – Президент уперся ладонями в крышку стола. – Что еще надо обсудить? Дело в том, что я сейчас держу за дверями кабинета двух любопытствующих сенаторов из Комитета по иностранным делам. Нутром чую, что они что-то пронюхали о Мэттиасе. – Беркуист замолчал, поднялся на ноги и, взглянув на Брэдфорда, продолжил: – Эмори, я хочу быть уверен, что каждый человек на острове Пул абсолютно надежен.

– Да, сэр. Всех их просветили насквозь до кончиков ногтей. Ни один не оставляет остров на значительный срок.

– Все весьма относительно, – заметил Брукс. – Что такое значительный срок? Со стороны все выглядит весьма неестественно.

– Потому что сами обстоятельства противоестественны, – вмешался генерал Хэльярд. – Патрули вооружены, а само место – неприступная крепость.

– Вооружены? – переспросил президент; он не мог скрыть своей душевной боли. – Ах да, конечно, вооружены. Безумие!

– А как Хейвелок? – поинтересовался посол. – Есть что-нибудь новое?

– Нет, – ответил Верховный главнокомандующий, выходя из-за стола и направляясь к дверям. – Господин заместитель госсекретаря, позвоните мне позже. – И, не вдаваясь в объяснения, уточнил: – В три часа дня.

Пошел снег, еще не очень сильный. Маленькие белые крупинки беззвучно бились в ветровое стекло и отскакивали в ночную тьму, как тысячи крошечных астероидов. Несколько минут назад машина, арендованная Хейвелоком, миновала дорожный указатель. Мелькнула надпись, выполненная из светоотражающего материала: МЕЙЗОН-ФОЛЛЗ – 3 МИЛИ.

Он рассчитался в «Кингз Армз», с удовлетворением заметив, что дежурный служащий сменился, и взял такси до аэропорта Ла Гардиа. На поспешно купленной дорожной карте он нашел Мейзон-Фоллз в Пенсильвании; ничего не оставалось, как лететь в Питтсбург. Его больше не беспокоила слежка со стороны русских. Во-первых, русский, которого он сумел перехитрить, уже наверняка сообщил своему начальству о прибытии Хейвелока; и, во-вторых, Ла Гардиа – не международный аэропорт. Дипломаты не пользуются им для полетов в дальние страны.

Майкл в последний момент успел приобрести билет на рейс компании «Ю. С. Эс. Эйр», отлетающий в