изучать помещение. Кроме пламени камина, комнату освещало несколько настольных ламп. Откуда-то из коридора доносились приглушенные голоса двух человек. Они мирно беседовали и пока не обращали на него внимания. Интерьер помещения полностью гармонировал с внешним видом здания: массивная функциональная мебель, толстые жесткие плетеные половики на дощатом полу, на окнах – красные клетчатые занавески, приобретенные, видимо, по каталогу магазина «Все для фермеров». Простая жилая комната в простом сельском доме. Ни больше ни меньше. Ничего, что могло бы вызвать у случайного гостя ощущение чего-то неладного, какого-то иного предназначения этого места. Лишь по подчеркнуто спартанскому виду обстановки можно было предположить, что рука женщины не касалась этой комнаты.

Майкл медленно повернул руку с часами. Был час ночи, значит, он оставался без сознания почти сорок пять минут.

– Эй, да он очухался! – воскликнул один из мужчин.

– Позови мистера Когоутека, – сказал второй, направляясь через комнату к Хейвелоку. Он обошел диван и вытащил из-под кожаной куртки оружие. Это был автоматический пистолет испанского производства марки «лама», который пропутешествовал вместе с Майклом от туманной гавани Чивитавеккия, через Палатинский холм и Коль-де-Мулине до Мейзон-Фоллз, Пенсильвания.

– Какая хорошая железка, мистер Никто. Много лет мне не доводилось держать в руках такую пушку. Премного вам благодарен.

Майкл не успел ответить, потому что в коридоре послышались быстрые тяжелые шаги и в комнате появился крупный мужчина со стаканом темной жидкости, от которой шел пар.

– Что-то ты разболтался, – прогремел Янош Когоутек. – Берегись, как бы тебе не пришлось ходить по снегу.

«Hoes ne sniegu ber buttow», – перевел про себя последнюю фразу на чешский Майкл.

Когоутек говорил с акцентом обитателя Западных Карпат. Слова о хождении босиком по снегу были частью чешско-моравского нравоучения нерадивым, никчемным людям, неспособным сохранить свой заработок или пропившим одежду. Буквально оно звучало так: «Чтобы почувствовать холод, походи-ка босым по снегу».

Теперь Хейвелок мог разглядеть этого человека, скорее – буйвола в человеческом обличье. Из расстегнутого воротника выпирала мощная шея; рубашка едва не лопалась на его мощной груди и широченных плечищах. Он был невысок и тем не менее казался огромным. Лишь по лицу, которое точнее было бы назвать мордой, с глубоко посаженными глазами и резкими складками обвислой, битой долгими годами трудной жизни кожи, можно было определить, что лет ему немало. Горячая темно-коричневая жидкость в стакане оказалась не чем иным, как чаем – черным карпатским чаем. Этот буйвол был чехом по рождению и моравом по складу характера.

– А, так вот кто посягал на нашу собственность! – прогрохотал он, уставившись на Хейвелока. – Человек с пистолетом, но без документов. У него нет ни кредитной карточки, ни водительских прав, ни даже бумажника, куда их можно было бы положить. Он атакует мою ферму, как головорез из отряда коммандос. Кто же этот таинственный ночной сталкер? Что ему надо? И как его следует называть?

– Гавличек, – глухо назвал свою фамилию Майкл, стараясь говорить по-чешски с моравским акцентом. – Меня следует называть Михаил Гавличек.

Когоутек тут же перешел на чешский:

– Чех?

– Конечно.

– Что тебе здесь нужно?

– Женщина.

– Какая?

– Та, которую доставили сюда сегодня утром.

– Сегодня утром привезли двух! Какая из них?

– Была блондинка… когда я видел ее в последний раз.

Когоутек сально осклабился и произнес, не скрывая восхищения:

– Аппетитная телка! И фигурка ничего!

– Меня интересует не ее фигурка, а информация, которой эта женщина располагает. – Майкл немного приподнялся и спросил: – Я могу сесть?

– Лежать! – проревел буйвол, сделал пару шагов и ткнул носком ботинка в горло Майкла, опрокидывая его на пол перед камином.

– Будь ты проклят! – заорал Майкл, схватившись за шею. Настал момент, когда следовало проявить гнев и произнести слова, имеющие решающее значение. – Я заплатил! Ты соображаешь, что делаешь?

– За что же ты заплатил и когда? Тогда, когда спрашивал обо мне в кабаке у шоссе? За то, чтобы среди ночи проскользнуть в мой дом с пистолетом в руках? Сейчас я тебе заплачу за все!

– Я делал так, как мне было сказано!

– Кем?

– Джекобом Хандельманом.

– Хандельманом? – Толстая обветренная рожа Когоутека даже вытянулась от изумления. – Вы заплатили Хандельману? Это он направил вас ко мне?

– Он сказал, что позвонит и предупредит, – быстро проговорил Майкл, перенося на Хандельмана обещание Режин Бруссак. Старый хрен из Нью-Йорка отрицал это, надеясь выкачать из Майкла дополнительную плату. – Ни при каких обстоятельствах я не должен был вам звонить. Мне было приказано миновать почтовый ящик, оставить машину на дороге и двигаться пешком по направлению к ферме.

– А шоссе? Вы задавали вопросы обо мне в кафе на шоссе!

– Откуда я мог знать, где находится эта ваша Большая Развилка? Вы что, постоянно держите там человека? Он вам позвонил?

Уроженец Моравии отрицательно покачал головой.

– Не имеет значения. Итальянец, владелец грузовика. Иногда он мне завозит продовольствие. – Когоутек замолчал, его взгляд вновь приобрел угрожающее выражение. – Но вы не пошли по дороге. Вы пробирались как вор, как вооруженный грабитель.

– Я, приятель, не совсем идиот. Мне известно кое-что о вашем хозяйстве, и я догадался о существовании системы сигнализации. Для вашего сведения, мне пришлось работать в подполье. Я обнаружил фотоэлементы и принял все меры предосторожности. Кому хочется, чтобы на него бросились собаки или чтобы по нему открыли пальбу. А иначе почему бы я так долго добирался сюда от придорожного кафе?

– Значит, вы заплатили Хандельману?

– И очень щедро. Так я могу подняться?

– Вставайте! Садитесь! Садитесь! – приказал горный буйвол, указывая на небольшую скамейку слева от камина. На его физиономии было написано еще большее изумление. – Вы что, дали ему деньги?

– Очень много. За это он мне сказал, что я должен дойти до места, откуда будет внизу видна ферма. У ворот меня будет ждать человек, он подаст мне сигнал к спуску взмахом фонаря. Но у ворот я никого не увидел. Погода к этому времени стала совсем гнусной, и я решил спускаться самостоятельно.

Продолжая держать в руке стакан с чаем, Когоутек пересек комнату и подошел к столу у стены, на котором стоял телефонный аппарат. Поставив стакан, он поднял трубку и принялся накручивать диск.

– Если вы звоните Хандельману…

– Я не звоню Хандельману, – бросил Когоутек. – Я никогда не звоню Хандельману. Я говорю с одним человеком, тот – с другим, и только третий уже беседует с немцем.

– Вы имеете в виду Рабби?

Когоутек поднял голову и бросил взгляд на Хейвелока.

– Да, да, Рабби, – подтвердил он, воздерживаясь от дальнейших комментариев.

– Ну что же, кто бы он ни был… в его квартире трубку не поднимут. Я хотел вам это сказать.

– Почему?

– Он сообщил мне, что собирается в Бостон. Читать лекции в каком-то заведении, именуемом то ли Брандезе, то ли Брандиз.