могут быть наркотиками.

– Заработать деньги непросто, но потратить их с умом тоже нелегко, – заметил Джэнсон. – В ваших краях можно построить дом?

– Говорят, дом можно построить и на Луне.

– А как с транспортом?

– Ну, вы-то ведь сюда добрались, не так ли?

– Кажется, добрался.

– Конечно, дороги у нас неважные.

Взгляд хозяина кафе устремился на происходящее на улице. Молодая блондинка мыла крыльцо перед магазином хозяйственных товаров; когда она наклонялась, шорты у нее задирались, обнажая бедра. Несомненно, для хозяина это было главным событием дня.

– Аэропорт? – продолжал Джэнсон.

– Ближайший настоящий аэропорт, наверное, на острове Роанок.

Джэнсон пригубил кофе, облепивший его язык словно масло.

– Что значит «настоящий»? Здесь есть еще какой-то?

– Нет. Ну, точнее, был, еще в сороковых-пятидесятых. Небольшой аэродром, построенный ВВС. Милях в трех вверх по шоссе на Клангертон, затем налево. Мысль была хорошая: обучить летчиков пилотировать самолеты в горах, чтобы затем бомбить нефтяные месторождения в Румынии. Вот они и совершали здесь тренировочные полеты. Потом аэродромом пользовался один из наших лесопромышленников, но эта отрасль сейчас совсем зачахла. В любом случае, не думаю, что там сейчас осталось что-либо, кроме узкой взлетно- посадочной полосы. Кстати, если есть возможность, кирпич не возят на самолетах – для этой цели есть грузовики.

– Так что сейчас с этим аэродромом? Он больше никогда не используется?

– Никогда? Я предпочитаю не использовать такие слова.

Его взгляд не отрывался от блондинки, моющей крыльцо магазина напротив.

– А почему я об этом спрашиваю – один мой коллега живет здесь неподалеку, так он упоминал о каком- то аэродроме.

Хозяину вдруг стало неуютно. Джэнсон подтолкнул ему свою пустую чашку, ожидая, что он наполнит ее вновь, но хозяин его умышленно не замечал.

– В таком случае, вам будет лучше спросить у своего коллеги, не так ли? – наконец проронил хозяин, снова устремляя взгляд к недостижимому раю за окном.

– Похоже, – сказал Джэнсон, засовывая несколько банкнот под блюдце, – что вы с сыном оба стремитесь добраться до самой сути.

Бакалейная лавка размещалась напротив. Зайдя в нее, Джэнсон представился хозяину, невзрачному мужчине с бесцветными волосами. Он сказал ему то же самое, что говорил хозяину кафе. Судя по всему, хозяин бакалейной лавки так обрадовался этой перспективе, что прямо-таки рассыпался в похвалах своему городу.

– Это замечательная мысль, уверяю вас, – с воодушевлением заговорил он. – Наши горы… я хочу сказать, здесь очень красиво. А если проехать еще несколько миль, там совершенно нетронутая дикая природа. Так что вот вам и охота, и рыбалка, и…

Хозяин умолк, затрудняясь подобрать третье подходящее развлечение. Он не знал, заинтересует ли этого человека кегельбан или видеопрокат, открывшийся радом с банкоматом. Впрочем, в больших городах все это есть.

– Ну а что насчет повседневной жизни? – спросил Джэнсон.

– О, у нас есть видеопрокат, – радостно заверил его хозяин. – Прачечная-автомат. Вот этот магазин. Если надо, я принимаю специальные заказы. Для постоянных клиентов.

– О, вот как?

– Точно. У нас здесь есть разные люди. Вот, например, один чудик – мы его никогда не видели, но он каждые несколько дней присылает сюда человека за покупками. Сверхбогатый – иного и быть не может. Ему принадлежит поместье где-то в горах. Говорят, почти каждый день туда прилетает маленький самолет. Но этот чудак до сих пор покупает бакалею у нас. Вот ведь жизнь, правда? Посылать кого-то за продуктами!

– И вы выполняете для него специальные заказы?

– Ну да, – подтвердил хозяин. – Он требует строжайшей осторожности. Совсем как Говард Хьюз,[59] боится, как бы его не отравили. – Он усмехнулся. – Но чего бы он ни попросил – мы достанем, нет проблем. Я делаю заказ, сюда приезжает машина «Сиско», а потом он присылает человека, и его не волнует, сколько это будет стоить.

– Неужели?

– Клянусь! Так что, как я уже говорил, буду рад и от вас принимать специальные заказы. И Майк Наджент из видеопроката тоже будет рад вам услужить. Нет проблем. Вам здесь очень понравится. Других таких мест больше нигде нет. Бывает, правда, молодежь пошаливает, но в основном люди у нас спокойные. Вы не пожалеете, если переедете сюда. Хотите поспорить? Вам больше не захочется никуда отсюда уезжать.

Его окликнула седая женщина, высунувшаяся из двери холодильного отсека.

– Кит! Кит, дорогой!

Извинившись, хозяин подошел к ней.

– Эта камбала свежая или мороженая? – спросила его женщина.

– Свежемороженая, – объяснил он.

Пока они спорили о том, как же все-таки считать камбалу, свежей или мороженой, Джэнсон прошелся в конец магазина. Дверь на склад была приоткрыта, и он как бы от нечего делать заглянул туда. На небольшом металлическом столике лежали бледно-голубые бланки компании «Сиско», доставляющей продукты. Быстро пролистав их, Джэнсон нашел тот, на котором стоял штамп «СПЕЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ». В конце длинного перечня продуктов, напечатанного мелким шрифтом, была квитанция бакалейной лавки Миллингтона. Десять пачек гречневой крупы.

Прошло несколько мгновений, прежде чем все встало на свои места. Гречневая крупа – из которой варится гречневая каша. Джэнсон ощутил прилив восторга. Перед глазами пронеслись выдержки из тысяч газетных и журнальных статей. «Каждый день начинается со спартанского завтрака из гречневой каши…» Многозначительная мелочь, встречающаяся вместе с неизменными упоминаниями о «безукоризненном костюме», «аристократической осанке» и «повелительном взгляде»… Расхожие штампы и «выразительные» подробности. Каждый день начинается со спартанского завтрака из гречневой каши…

Значит, это правда. Где-то на горе Смит живет человек, известный всему миру как Петер Новак.

В самом сердце Манхэттена, в Брайант-Парке, женщина с мешком склонилась над содержимым урны с прилежностью почтового работника, разбирающего почту. Ее одежда, как это бывает только у совершенно опустившихся людей, была рваная, грязная и не по сезону теплая. Она должна была оберегать свою обладательницу от холодных ночей, проведенных на улице, и даже теплые лучи солнца не могли заставить женщину расстаться хотя бы с одним ее слоем, ибо одежда, а также мешок с пустыми бутылками и алюминиевыми банками были всем, что бродяжка могла назвать своим. На запястьях и щиколотках из-под обтрепанной, засаленной джинсовой ткани торчало грязно-серое нижнее белье. На ногах у женщины были кроссовки, не по размеру большие, с лопнувшими резиновыми подошвами и порвавшимися и завязанными узлами шнурками. Низко надвинутую на лоб бейсболку украшала эмблема не баскетбольной команды, а фирмы из Силиконовой долины, имевшей несколько лет назад шумный успех, но давно обанкротившейся. Женщина сжимала свой рваный мешок так, словно в нем лежали сокровища, показывая всем своим видом: «Вот все, что у меня есть на свете. Это мое. Никому не отдам». Время для нее измерялось числом ночей, когда к ней никто не приставал, количеством собранных бутылок и банок и вырученных за них грошей, мелкими подарками судьбы – найденным бутербродом, сохранившим свежесть в пластиковой упаковке и не тронутым грызунами. Руки были в хлопчатобумажных перчатках, в которых когда-то появлялась в свете благородная дама, но с тех пор перчатки покрылись слоем сажи и грязи. Женщина рылась в пластиковых