пылающего дома. Догнав его, Джэнсон выкрутил ему плечо и резко швырнул на каменистую почву. Чарны застонал. Джэнсон резко заломил ему руку за спину, переворачивая его лицом вниз. Сделав удушающий захват за горло, он снова нагнулся к предводителю боевиков.
– Так на чем я остановился? Ага, вспомнил: если ты не расскажешь мне все, о чем я захочу услышать, ты больше никогда не заговоришь. – Джэнсон выхватил из ножен на поясе Чарны армейский нож. – Я буду срезать кожу с твоего лица до тех пор, пока ты не станешь таким, что тебя не узнает собственная мать. Итак, вываливай начистоту – ты больше не служишь в Кон-Оп, так?
Чарны издал хриплый смешок.
– Чертовы переростки-бойскауты – вот с кем я имел дело. Им бы торговать пирожными на улице – всем до одного. Толку от них все равно никакого.
– Ладно, хватит ругаться.
– Слушай, скажи мне вот что: как ты уживаешься со своей совестью, мать твою? Ты кусок дерьма и всегда им был. Я говорю о прошлом. Какая же ты мразь – подлый предатель! Тебе однажды помогли – тот человек был настоящим героем, а чем ты ему за это отплатил? Ты его предал, донес на него, подвел под расстрел. На его месте в «Меса Гранде» должен был быть ты, сукин ты сын, –
– Ах ты ублюдок! – взревел Джэнсон.
Захлестнутый тошнотворным бешенством, он надавил тупой стороной лезвия на обросшую щетиной щеку Чарны. Угроза должна быть подкреплена чем-то конкретным. – Ты возомнил себя мстителем из отряда Да-Нанг?
– Ты что, шутишь?
– На кого ты работаешь?! – крикнул Джэнсон. – Проклятье!
– А на кого работаешь
– Хватит, пора поговорить о деле, – стальным тоном тихо произнес Джэнсон. – А то у тебя не будет языка, чтобы говорить.
– Джэнсон, у тебя в голове все перевернулось, и ты теперь не знаешь даже, где верх, а где низ. И никогда не узнаешь.
Резкий окрик донесся сзади; обернувшись, Джэнсон увидел пузатого бармена из придорожного кафе, с которым разговаривал сегодня утром.
Он уже снял свой грязный белый фартук. А его большие красные руки сжимали двустволку.
– Кажется, так говорят в ваших дурацких американских боевиках? Я же говорил, вам здесь не рады, – сказал бармен, сводя густые брови. – Сейчас я
Послышались бегущие шаги. Кто-то ловко перепрыгивал через валуны и ветки, продираясь сквозь кусты. Даже издалека Джэнсон узнал гибкую, проворную фигуру. Через несколько мгновений во дворе появилась Джесси Кинкейд с переброшенной через плечо снайперской винтовкой.
– Брось свой антикварный мушкет! – крикнула она.
У нее в руке был пистолет.
Даже не посмотрев в ее сторону, венгр старательно взвел курки своего ружья эпохи Второй мировой войны.
Джесси прицельно выстрелила ему в голову. Пузатый бармен повалился назад, как срубленное дерево.
Подобрав его двустволку, Джэнсон поднялся на ноги.
– Чарны, у меня кончилось терпение. А у тебя кончились дружки.
– Не понимаю, – буркнул Чарны.
Кинкейд покачала головой.
– Встретила наверху четверых придурков. – Она опустилась на землю рядом с командиром боевиков. – Твои ребята, да? Я так и думала. Они мне не понравились, и я проделала каждому в голове по лишней дырке.
В глазах Чарны сверкнула ярость.
– Правда, я не ждала, что этот кусок жира пожалует к нам. Можно подумать, мы недодали ему чаевых.
– Хороший выстрел, – заметил Джэнсон, протягивая ей двустволку.
Джесси пожала плечами.
– Он мне сразу не понравился.
– Бойскауты! – с презрением сплюнул Чарны. – Дилетанты!
– Спрашиваю тебя в последний раз: на кого ты работаешь? – зловеще произнес Джэнсон.
– На того же, на кого и ты.
– Не говори загадками.
– Сейчас все на него работают. Просто одни об этом знают, а другие нет. – Чарны издал сухой, неприятный смешок. – Ты думаешь, что сам себе хозяин. Это не так.
– Ты мне начинаешь надоедать, – сказал Джэнсон.
Он поставил ногу на шею Чарны, еще не нажимая, но ясно давая понять, что готов в любой момент раздавить ему горло.
– Глупец! Он держит в руках все правительство Соединенных Штатов! Теперь
– Черт побери, что ты хочешь сказать?
– Ты сам знаешь, как тебя называли: машиной. Потому что в тебе не было ничего человеческого. Но у машин есть еще одно:
Джэнсон с силой пнул его ногой в ребра.
– Давай уясним один момент. Сейчас мы не играем в «Кто хочет стать миллионером». Игра называется «Говори правду, или пожалеешь».
– Ты сейчас ведешь себя, как один из тех японских солдат, которые остались в катакомбах на Филиппинах и не знают, что война давно окончена и они проиграли, – сказал Чарны. – Так вот, все кончено. Ты проиграл.
Склонившись, Джэнсон воткнул лезвие ножа ему в левую щеку и провел по ней неровную линию.
– На… кого… ты… работаешь? – раздельно проговорил он.
Чарны заморгал. Его глаза затуманились от боли и сознания того, что ему никто не поможет.
– Давай, мальчик, вываливай все начистоту, – сказала Джесси.
– Ты все равно рано или поздно заговоришь, – настаивал Джэнсон. – И ты сам это понимаешь. Но от тебя зависит, сохранишь ли ты… свою физиономию.
Чарны закрыл глаза, и у него на лице появилось выражение решимости. Внезапным движением он схватился за рукоятку ножа и одним рывком завладел им. Джэнсон отпрянул от острого лезвия. Джесси шагнула вперед, поднимая ружье. Но никто не ожидал, каким будет следующее действие пленника.
Дрожащей рукой Чарны опустил лезвие и глубоко рассек себе горло. Меньше чем за две секунды ему удалось перерезать артерии и вены, питавшие кровью головной мозг. Кровь взметнулась вверх на полфута бурлящим гейзером, тотчас же угасшим до тонкой струйки, так как от шока остановился качавший ее живой насос.
Чарны покончил с собой, перерезал себе горло, чтобы не отвечать на вопросы.
Впервые за последний час комок бешеной ярости в душе Джэнсона растаял, уступая место потрясению и разочарованию. Он понял истинный смысл произошедшей у него на глазах сцены. Чарны предпочел смерть тому, что ждало бы его, если бы он выдал свою тайну. Это говорило о действительно жуткой дисциплине среди убийц: значит, в первую очередь ими повелевал страх.
Миллионы на счету в банке на Каймановых островах. Приказ на ликвидацию, отданный руководством Отдела консульских операций. Петер Новак, которого никогда не было, который умер и возвратился. Подобно гротескной пародии на мессию. Подобно мадьярскому Христу.